Пину арестовали в Солт-Лейк-Сити. Он раскололся и выдал еще четверых из банды Мэнни Тиннена. Двое оказали сопротивление при аресте и были застрелены, а двое получили пожизненное без права досрочного освобождения.
Мисс Гленн исчезла, и больше я о ней не слышал. Вот, пожалуй, и все – если не считать того, что двадцать две тысячи мне пришлось сдать государственному администратору наследств. Он выделил мне двести долларов в качестве гонорара и девять долларов двадцать центов как компенсацию расходов на бензин. Иногда я спрашиваю себя, что он сделал с остальными деньгами.
1
Мы сидели в комнате в «Берглунде». Я на краешке кровати, а Дравек в глубоком кресле. Комната была моя.
Дождь громко стучал в плотно закрытые окна. Из-за жары мне пришлось включить стоящий на столе вентилятор. Струя воздуха от него била в лицо Дравеку, приподнимая густую черную шевелюру и теребя широкие брови, сплошной линией прочерчивающие лоб. Мой гость походил на внезапно разбогатевшего вышибалу.
– Что у вас есть на меня? – спросил он, сверкнув золотыми зубами.
Дравек произнес это таким тоном, как будто любой, кто о нем хоть что-то знал, обладал очень ценной информацией.
– Ничего, – ответил я. – Насколько мне известно, вы чисты.
Он поднял большую волосатую ладонь и целую минуту пристально разглядывал ее.
– Вы не поняли. Меня прислал парень по имени Макджи. Фиалка Макджи.
– Отлично. Как поживает Макджи?
Фиалка Макджи был детективом в отделе по расследованию убийств полиции округа.
– Нет, вы все же не поняли… – Он снова посмотрел на свою большую ладонь и нахмурился. – Для вас тут есть работа.
– Я теперь не часто выхожу из дому. Старею, наверное.
Он внимательно огляделся, слегка блефуя, – так ведут себя не очень наблюдательные от природы люди.
– Может, дело в деньгах?
– Может.
На Дравеке был замшевый плащ с поясом. Он небрежно распахнул плащ и достал бумажник, размерами чуть не дотягивающий до охапки сена. Купюры торчали из него со всех сторон. Когда он шлепнул бумажником о колено, тот издал приятный тугой звук. Дравек вытряхнул деньги, выбрал несколько купюр, запихнул остальные назад, уронил бумажник на пол и оставил его там. Затем сложил пять сотенных купюр, как сдачу в покере, и пристроил их на столе у вентилятора.
Он тяжело отдувался, словно эти манипуляции отняли у него все силы.
– Денег у меня хватает.
– Вижу. И что я должен сделать? Если возьму их?
– Теперь вы меня знаете, так?
– Чуть лучше.
Я достал из внутреннего кармана конверт и прочел вслух то, что было написано на обратной стороне:
– «Дравек Антон, или Тони. Бывший сталевар из Питсбурга, затем охранник на грузовом транспорте, физически сильный. Нарушил закон и угодил за решетку. Уехал из города. Подался на Запад. Выращивал авокадо в Эль-Сегуро. Завел собственное ранчо. Быстро сориентировался, когда в Эль-Сегуро начался нефтяной бум. Разбогател. Потерял много денег, скупая непродуктивные скважины. Но еще достаточно богат. Серб по национальности, рост шесть футов, вес двести сорок фунтов, одна дочь, жены никогда не было. Никаких претензий со стороны полиции. После Питсбурга – чисто».
Я раскурил трубку.
– Ух ты! – сказал Дравек. – Где вы это взяли?
– Связи. Так чего вы хотите?
Он поднял с пола бумажник, некоторое время рылся в нем двумя толстыми пальцами, высунув от усердия язык. Наконец Дравек достал тонкую визитную карточку коричневого цвета и два мятых клочка бумаги и подвинул ко мне.
На изысканной карточке, напоминавшей карточку гольф-клуба, я прочел имя: «Мистер Гарольд Хардвик Стайнер». А внизу мелкими буквами: «Редкие книги, роскошные издания». Ни адреса, ни номера телефона.
Белые листки – всего три – оказались обыкновенными долговыми расписками, на тысячу долларов каждая. Под ними стояла корявая размашистая подпись: «Кармен Дравек».
– Шантаж? – спросил я, возвращая расписки.
Он медленно покачал головой, и его лицо смягчилось – впервые за время нашей беседы.
– Кармен – моя малышка. Этот Стайнер… он ее донимает. Девочка все время ездит к нему домой, они там устраивают гулянки. Наверное, спит с ним. Мне это не нравится.
Я кивнул.
– А расписки?
– На деньги мне плевать. Она с ним вроде как развлекается. Тут уж ничего не поделаешь. Кармен… как говорится, помешана на мужчинах. Скажите Стайнеру, чтобы отстал от нее. А не то я собственными руками сверну ему шею. Понятно?
Дравек говорил быстро, тяжело дыша. Глаза у него стали маленькими, круглыми и злыми. Зубы стучали.
– Почему об этом ему должен сказать я? А сами?
– Я могу слететь с катушек и убить гада! – выкрикнул он.
Я достал из кармана спичку и проткнул неплотный пепел в трубке. Потом внимательно посмотрел на Дравека, обдумывая его слова:
– Выходит, боитесь.
Он сжал кулаки, поднял на уровень плеч и угрожающе тряхнул – два огромных шара из костей и мышц. Потом медленно опустил и с тяжелым вздохом признался:
– Да, боюсь. Я не знаю, что с ней делать. Парней меняет как перчатки, и все сволочи. Недавно я отвалил пять тысяч парню по имени Джо Марти, чтобы он отстал от нее. Кармен до сих пор на меня злится.
Я стал смотреть в окно, наблюдая, как капли расплющиваются о стекло и густыми волнами сползают вниз, словно растаявший желатин. Слишком рано для такого дождя – только начало осени.
– Деньги давать бессмысленно, – сказал я. – Этим можно заниматься всю жизнь. Поэтому вы решили поручить Стайнера мне.
– Передайте, что я сверну ему шею!
– И не подумаю. Я знаю Стайнера. Сам бы с удовольствием свернул ему шею, будь от этого толк.
Дравек наклонился вперед и схватил меня за руку. Глаза его наполнились слезами, как у обиженного ребенка.
– Послушайте, Макджи говорит, что вы хороший парень. Я вам признаюсь в том, в чем не признавался никому никогда. Кармен… Она вовсе не мой ребенок. Я просто подобрал ее совсем маленькой – на улице, в Смоки. А может, я ее украл, а?
– Похоже на то.
Я с трудом высвободил руку. Ее пришлось растереть, чтобы восстановить кровообращение. Ну и хватка у этого парня – телеграфный столб сломает.
– Тогда я буду говорить напрямик, – мрачно и в то же время нежно проговорил Дравек. – Раз уж я сюда пришел, придется выложить все. Она взрослеет. Я люблю ее.
