4
Я расплатился с таксистом на Пеппер-драйв, вышел перед зданием какой-то фирмы и по извилистой Лаверн-террас поднялся на холм к дому Стайнера, прятавшемуся за зеленой изгородью.
На первый взгляд тут ничего не изменилось. Я нырнул в проход между кустами, осторожно открыл дверь и почувствовал запах сигаретного дыма.
Раньше его здесь не было. Тогда в воздухе витали разнообразные ароматы, в том числе запах бездымного пороха. Но сигаретный дым в той смеси отсутствовал.
Я закрыл за собой дверь, опустился на одно колено и прислушался, затаив дыхание. Ни звука – только капли дождя барабанят по крыше. Я стал водить лучом карманного фонарика по полу. Никто в меня не стрелял.
Тогда я выпрямился, на ощупь нашел шнурок торшера и включил в комнате свет.
Первое, что мне бросилось в глаза, – со стен исчезли два гобелена. Я их не считал, но невольно обратил внимание на пустые места, где они раньше висели.
Потом я увидел, что перед тотемным столбом с фотокамерой во рту нет тела Стайнера. На краю розового ковра, где лежал труп, кто-то расстелил циновку. Не стоило поднимать циновку, чтобы догадаться зачем.
Я закурил, остановился в центре полутемной комнаты и задумался. Потом подошел к тотемному столбу с камерой. На этот раз мне удалось найти защелку. Фотопластинки в камере не было.
Моя рука потянулась к темно-красному телефону на низком письменном столе Стайнера, но трубку я так и не снял.
Через маленький коридор позади гостиной я прошел в вычурную спальню, больше похожую на женскую. С кровати свисало покрывало с оборками. Приподняв оборки, я посветил фонариком под кровать.
Стайнера там не было. Как и во всем доме. Кто-то увез тело. Сам он уйти никак не мог.
И сделала это не полиция – в противном случае кто-то из копов остался бы здесь. Прошло всего полтора часа после того, как мы с Кармен покинули дом. Кроме того, полицейские фотографы и снимающие отпечатки пальцев криминалисты обычно оставляют после себя жуткий беспорядок.
Я вернулся в гостиную, ногой задвинул вспышку за тотемный столб и выключил свет, затем вышел из дома, сел в свою отсыревшую машину и не без труда завел двигатель.
Меня устраивало, если кто-то хотел сохранить убийство Стайнера в тайне, – до поры до времени. Это давало мне шанс выяснить, можно ли сообщить об убийстве в полицию, умолчав о Кармен Дравек и ее фотоснимке без одежды.
В «Берглунд» я вернулся в начале одиннадцатого. Оставил машину на стоянке и поднялся в свою квартиру. Постояв под душем, натянул пижаму и приготовил порцию грога. Пару раз я бросал взгляд на телефонный справочник, размышляя, не позвонить ли Дравеку, но потом подумал, что до завтра лучше его не тревожить.
Набив трубку, я уселся в кресло со стаканом грога и синим блокнотом Стайнера. Записи оказались зашифрованными, но их расположение, а также вырезы на листах блокнота не оставляли сомнений, что это список имен и адресов. Всего я насчитал больше четырехсот пятидесяти записей. Если это список клиентов Стайнера, то у него была настоящая золотая жила – даже если исключить шантаж.
Убийцей мог быть любой человек из списка. Я не завидовал копам, которые будут этим заниматься, когда блокнот попадет к ним.
Пытаясь разгадать шифр, я выпил слишком много виски. Около полуночи я отправился спать, и мне снился человек в залитой кровью китайской курточке, который гонялся за обнаженной девушкой с длинными нефритовыми серьгами, в то время как я пытался снять эту сцену камерой без фотопластинки.
5
Утром мне позвонил Фиалка Макджи. Я еще не оделся, но уже просмотрел газету и не нашел там упоминания о Стайнере. У Макджи был бодрый голос человека, который хорошо выспался и не обременен слишком большими долгами.
– Как дела, приятель? – поинтересовался он.
Я ответил, что все в порядке, если не считать небольшой головной боли. Макджи засмеялся, немного рассеянно, а затем небрежно – слишком небрежно – спросил:
– Тот парень, которого я к тебе прислал. Дравек… Ты что-нибудь для него уже сделал?
– Был слишком сильный дождь, – уклончиво ответил я.
– Ага. Похоже, парень все время попадает в какие-нибудь истории. Принадлежащая ему машина плавает в волнах прибоя у рыбацкого причала Лидо.
Я ничего не сказал – только крепче сжал трубку телефона.
– Так вот… – бодро продолжал Макджи. – Отличный новенький «кадиллак». Заполненный песком и морской водой… Да, чуть не забыл. Внутри сидит человек.
Я медленно, очень медленно выдохнул и шепотом спросил:
– Дравек?
– Нет. Молодой парень. Дравеку я еще не сообщал. Пока рано. Хочешь поехать вместе со мной и взглянуть сам?
Я ответил, что хочу.
– Тогда поживее. Буду у себя, – сказал Макджи и повесил трубку.
Я побрился, оделся, перекусил и примерно через полчаса был в полицейском управлении. Макджи сидел за желтым письменным столом и разглядывал желтую стену. На столе ничего не было, за исключением ноги и шляпы детектива. Макджи снял ногу со стола, взял шляпу, и мы спустились на служебную автостоянку и сели в маленький черный седан.
Ночью дождь прекратился, и утро сияло золотом и синевой. Прохладный воздух бодрил, и жизнь вполне могла быть простой и приятной – если вас не одолевали заботы. Меня одолевали.
До Лидо было тридцать миль, причем первые десять – по забитым машинами улицам города. Макджи преодолел это расстояние за три четверти часа. Прибыв на место, мы остановились перед оштукатуренной аркой, за которой тянулся длинный черный причал, и вышли из машины.
Перед аркой собрались машины и люди. Полицейский на мотоцикле никого не пускал. Макджи показал ему бронзовую звезду, и мы шагнули на причал, окунувшись в густой запах рыбы, который не смыл даже не прекращавшийся два дня дождь.
– Вон она – на буксире, – сказал Макджи.
У края причала притулился низкий черный буксир. На палубе перед рулевой рубкой в окружении нескольких человек стояло что-то большое и зеленое, поблескивающее никелированными деталями.
По скользкому трапу мы спустились на палубу буксира.
Макджи поздоровался с полицейским в форме цвета хаки и с мужчиной в гражданском. Три матроса из команды буксира отодвинулись, прислонились к рулевой рубке и стали наблюдать за нами.
Мы осмотрели машину. Передний бампер погнут, радиатор и одна фара разбиты. Краска и никель поцарапаны песком, обивка салона намокла и потемнела. В остальном машина была как новенькая. Роскошный автомобиль зеленого цвета двух тонов с темно-красной полосой и никелированными деталями.
Мы с Макджи заглянули в салон. На месте водителя, навалившись грудью на руль, сидел худощавый темноволосый юноша, довольно красивый. Голова его была вывернута под неестественным углом. Белое лицо имело синеватый оттенок. Глаза под опущенными веками тускло поблескивали, в открытый рот набился песок. На виске виднелись следы крови, которые не успела смыть морская вода.
