Внешнеполитическая обстановка также наложила отпечаток на статус османских женщин. Развитию феминизма в Порте способствовали Балканские войны (1912–1913) и Первая мировая война (1914–1918) – однако уже с XIX века жительницы османских городов трудились на заводах, работали учительницами, медсестрами и сиделками. Нехватка рабочей силы требовала вовлечения женщин в экономику, пока мужчины сражались на фронте. Жительницы Стамбула заняли места банковских кассиров, почтовых клерков и даже дворников; они ухаживали за больными и ранеными, собирали деньги для османской армии и Красного Полумесяца. Именно тогда стамбульские женщины начали отказываться от чадры – тем более что указ 1915 года разрешил им снимать вуаль в рабочие часы. К концу войны многие горожанки перестали закрывать лицо, хотя ношение чадры было обязательным для мусульманок.
Одной из первых турчанок, возненавидевших вуаль и надевших брюки, стала Латифе Ушаклыгиль – супруга Ататюрка. Церемония их бракосочетания была очень современной: новобрачная, вопреки нормам шариата, сама подписала все документы. Первая леди новой Турции отличалась раскованным и независимым поведением – она считала себя равной мужу, коротко стригла волосы, носила наряды с глубоким декольте и являлась олицетворением эмансипации, которую затеял Гази. Кемалисты шутили, что их лидер «женился на идеале» – но тот относился к имиджу супруги крайне серьезно. Латифе должна была стать эталоном прогрессивной турчанки, способной развеять западное представление о Турции как об отсталой «стране гаремов и муэдзинов».
Несмотря на вестернизацию, турки еще не умели развлекаться по-европейски. В октябре 1924 года Ататюрк устроил во дворце Долма-бахче бал, посвященный первой годовщине республики. Большинство собравшихся мужчин были офицерами, и они не решались приглашать женщин на танец. Дамы же смущались и отказывали тем, кто все-таки осмеливался к ним подойти. Президент остановил оркестр и воскликнул: «Друзья, не могу себе представить, что в целом мире найдется хоть одна женщина, способная отказаться от танца с турецким офицером! А теперь – вперед, приглашайте дам!» И сам подал пример.
Впрочем, не все жительницы Стамбула были скромными и апатичными. В 1923 году Незихе Мухиддин попыталась основать Народную женскую партию, которая имела все шансы стать первой партией Турецкой Республики. Ее созданию помешал закон 1909 года, запрещавший женщинам заниматься политикой (кемалисты не успели его отменить).
В 1925 году феминистское движение в Стамбуле пошло на спад. Латифе, казавшаяся идеальной женой для турецкого президента, раздражала мужа все больше. В городе о ней ходили немыслимые сплетни: Латифе якобы постоянно закатывала скандалы, била посуду, была истерична и капризна, а еще – страшна, как темная ночь над Босфором. Восточная ментальность давала о себе знать: невзирая на реформы, Гази не был готов к совместной жизни с эмансипированной женщиной. Спустя два с половиной года брак рухнул: Мустафа Кемаль развелся с Латифе и закрыл феминистские клубы, которые считал ненужными и бесполезными.
После развода экс-супруга президента хранила гробовое молчание об их отношениях и больше не вышла замуж. Она пережила Ататюрка на 37 лет. В 1975 году Латифе тихо умерла в своем доме недалеко от площади Таксим и была похоронена в Шишли. Похороны состоялись без государственных почестей, но гроб накрыли флагом Турецкой Республики. Именно Латифе уговорила Ататюрка предоставить турчанкам избирательное право – прогрессивный президент долго сомневался, стоит ли это делать.
В наши дни среди стамбульских женщин есть высокообразованные и малограмотные, карьеристки и домохозяйки, консервативные мусульманки и атеистки. Есть те, кто олицетворяет извечную женскую силу и мудрость: такие авторитетные ханум, не выпуская сигареты из рук, управляют махалле – и соседи идут к ним за советом.
Турция дуалистична. Подобно дереву, она тянется к будущему, держась за свои корни, – и в Стамбуле, на границе миров и континентов, эта двойственность ощущается особенно остро. Даже Эмине Эрдоган – супруга Реджепа Тайипа Эрдогана – поддерживающая образ настоящей мусульманской жены, в молодости училась в стамбульской школе искусств и работала в «Ассоциации женщин-идеалисток». Мегаполис на берегах Босфора, словно гигантская губка, жадно впитывает азиатские и европейские веяния. Его женщины с легкостью воспринимают все новое и интересное. Вероятно, благодаря им Стамбул и остается самим собой – шумным, красивым и космополитичным городом.
Глава 18
Сердце Стамбула
Хороший человек познается в торговле.
Османская пословица
Стамбул – это живой организм. Душа города – мечети, его коронарная артерия – Босфор, а сердце – базары. В прошлом Стамбул был одним из конечных пунктов грандиозных торговых маршрутов – пути «из варяг в греки» и Великого шелкового пути. В 2013 году китайский лидер Си Цзиньпин предложил проект по созданию Нового шелкового пути – гигантской транспортной сети в Европе, Азии и Африке. Стамбул станет одной из его главных арен.
История стамбульских базаров неотделима от истории и культуры торговли. Марко Поло начинает «Книгу о разнообразии мира» с рассказа о том, как в 1250 году его отец и дядя привезли в Константинополь товары из Венеции. Склады семьи Поло в Галате были заполнены шелками и пряностями – возможно, без этого капитала, который Марко потратил на путешествия, европейцы позже открыли бы путь в Восточную Азию.
Города Ближнего Востока жили за счет торговли. Слава о местных рынках доходила до самых отдаленных уголков Старого Света. На стамбульских картинах Фаусто Зонаро и Альберто Пасини изображены одни и те же пейзажи: кофейни, мечети и хаммамы – ориентиры для продавцов и покупателей; улицы, по обе стороны которых находятся лавки; и площади, запруженные пестрой толпой. Чем больше было базаров, тем богаче считался город. В Каире в эпоху его расцвета насчитывалось 150 рынков, в Алеппо – 77, в Багдаде и Дамаске – около 50. Крупнейший городской базар именовался «касария», простой рынок – «сук». Слово «базар» образовано от персидского «бозор» (перс.
– место для торговли). Славяне заимствовали его через тюркские языки.
Перенос столицы из Рима на Босфор был обусловлен заинтересованностью Константина I в деньгах. Византия была перекрестком торговых путей и караванных дорог. Удачное географическое положение сыграло решающую роль в судьбе города: тут издавна можно было купить товары из любой точки ойкумены: зерно и ткани из Египта, серебро из Испании, бирюзу из Персии, шелк из Китая, парфюмерию и финики из Аравии, специи из Индии – а также слоновую кость, павлиньи перья, меха, ковры, благовония, пурупур, ювелирные изделия, оружие и рабов. Ассортимент экзотических товаров, продававшихся в Стамбуле, был столь широк, что итальянский художник-ориенталист Джулио Розати (1858–1917) создавал жанровые полотна, не посещая Восток. Живописцу привозили сувениры из османской столицы – и он использовал их в своих картинах. Красочные и достоверные работы Розати приобретали дипломаты, коммерсанты и военные, знакомые с Востоком не понаслышке.
