Согласно преданию, Мехмед обратился к Константину XI Палеологу с просьбой продать ему за солидную сумму маленький участок земли на европейском берегу Босфора – площадью не более, чем покроет шкура барана. Константин XI, нуждавшийся в деньгах, продал землю – и султан затеял строительство крепости Румелихисари в стратегически важном месте босфорского побережья. Узнав об обмане, василевс направил к Мехмеду послов – и те напомнили султану, что он купил лишь крошечный участок. Султан велел принести баранью шкуру и располосовал ее кинжалом на тонкие полоски. Этими полосками турки выложили периметр крепости. Когда все было готово, Мехмед заявил византийцам, что он не нарушил условия договора и взял ровно столько земли, сколько покрыла шкура барана.
Вероятно, это легенда; но весной 1452 года Мехмед II действительно решил перекрыть все подступы к Константинополю и приказал возвести на европейском берегу Босфора, прямо напротив Анадолухисари, еще одну крепость – Румелихисари. Ее строительство заняло всего 4,5 месяца и завершилось 31 августа 1452 года. Новая цитадель была огромной; по словам византийского хрониста Михаила Критовула, она походила на маленький город. Османы назвали крепость «Богазкесен» (тур. boğazkesen – перерезающая пролив или перерезающая горло), но более известно другое ее наименование – Румелихисари (тур. Rumeli hisari – румельский (европейский) замок).
«Способность Мехмеда координировать проекты исключительных масштабов и выполнять их в кратчайшие сроки непрестанно изумляла его противников», – отмечает английский историк Роджер Кроули. Над возведением Румелихисари, не покладая рук, трудились 800 каменщиков и 1,5 тыс. разнорабочих. Необходимые материалы ежедневно подвозили 200 лодочников. Контроль за строительством осуществляли соратники султана: Заганос Мехмед-паша, Саруджа-паша и Чандарлы Халил-паша; в их честь названы три главные башни цитадели.
Благодаря Румелихисари османы окончательно прекратили сообщение Константинополя с иностранными портами. Гарнизон новой крепости состоял из 400 янычар. Бомбарды не давали пройти по Босфору кораблям, везущим в византийскую столицу продукты и лекарства. Норвич рассказывает, что Мехмед установил тяжелые орудия на ближайшей к берегу башне и обнародовал указ, согласно которому всякий проходящий мимо корабль должен был останавливаться для досмотра. В ноябре 1452 года капитан венецианского судна, которое везло продовольствие в Константинополь, проигнорировал это распоряжение. Османы утопили корабль и казнили матросов. Капитана посадили на кол; тело выставили в назидание всем, кто захочет последовать его примеру.
Весть о завершении строительства Румелихисари моментально разлетелась по Фракии и Анатолии. Современник осады, греческий историк Дука свидетельствует, что константинопольские христиане осознали масштабы надвигающейся катастрофы и горестно возопили: «Теперь приблизился конец города; теперь знамения гибели нашего рода; теперь (наступают) дни антихриста; что будет с нами или что нам делать? Где святые, охраняющие город?»
Всем стало ясно, что Константинополь обречен. Борьба между Византийской и Османской империями вступила в финальную стадию. Константин XI распорядился срочно чинить и укреплять Феодосиевы стены, а также свезти в столицу из окрестностей все имеющиеся запасы хлеба. Зиму 1452–1453 годов обе стороны провели в подготовке к решающему штурму – и если василевс хотел достойно встретить врага, то султан горел желанием поставить точку в битве за город на берегах Босфора.
Османский правитель был так увлечен покорением гордой столицы ромеев, что ночи напролет рассматривал планы Константинополя, изучал схемы его оборонительных сооружений и продумывал атаки. Также по ночам он вызывал к себе полководцев для длительных совещаний. Великий визирь Чандарлы Халил-паша по традиции взял с собой блюдо золотых монет, ибо к султану нельзя было войти без подарка. Мехмед оттолкнул блюдо и закричал: «Дайте мне Константинополь!» Он не хотел и не мог думать ни о чем другом.
Наконец, пушки венгерского мастера Урбана были отлиты; генуэзцы, владевшие Галатой, – нейтрализованы; турецкий флот – укомплектован и спущен на воду. 2 апреля 1453 года османская армия подошла к Константинополю, и для Византийской империи начался обратный отсчет. Мехмед не сомневался в победе. 6 апреля он приказал поставить свой шатер напротив ворот Святого Романа в Феодосиевых стенах.
Следующие два месяца стали для константинопольцев настоящим кошмаром. Султанская артиллерия обстреливала столицу, и тяжелые каменные ядра разбивали некогда непреодолимые городские укрепления. Адмирал османского флота Балтаоглу Сулейман-бей захватил Принцевы острова в Мраморном море. Византийский флот терпел сокрушительные поражения – это было обидно вдвойне, ибо до недавнего времени турки не могли похвастаться военными кораблями. Гарнизоны Румелихисари и Анадолухисари не пускали в Босфор иностранные суда, спешившие на помощь Константинополю. Относительное спокойствие сохранялось только в Золотом Роге – османы не могли войти в залив, но вскоре ситуация изменилась. Мехмед II принял дерзкое решение, сравнимое с переходом Ганнибала через Альпы.
Утром 22 апреля византийцы с изумлением и ужасом увидели, как османские корабли переправляются через Галатский холм. Сотни быков тащили по наспех сколоченным деревянным настилам примерно 70 турецких галер – и тысячи солдат удерживали их в равновесии с помощью тросов, канатов и цепей (эти цепи до сих пор хранятся в Военном музее Стамбула в районе Харбие). После полудня турецкий флот появился в Халиче и был готов атаковать Феодосиевы стены, выходившие на залив. Константинопольцы срочно перебросили туда часть солдат, ослабив защиту основных укреплений. Перетащив корабли в гавань Золотого Рога, османы соорудили мост из деревянных бочек, бревен, досок и обрезков железа. Затем они водрузили на мост пушки, – и из них, а также из корабельных орудий, стали бить в Феодосиевы стены.
Бейоглу, Айвансарай, Бебек, Анадолухисари, Байрампаша, Эдирне-капы и другие старые стамбульские районы хорошо помнят агонию великого города и кровавую хронику его заключительной осады. Ильче Фатих и вовсе назван в честь Мехмеда II. Несмотря на бедственное положение, византийцы сопротивлялись до конца и неоднократно отклоняли предложения султана о сдаче столицы. Последнее из них поступило василевсу 25 мая. Получив ожидаемый отказ, Мехмед 27 мая объявил о генеральном штурме.
28 мая в обоих лагерях воцарилась зловещая тишина. Солдаты отдыхали перед завтрашним днем, который для большинства из них грозил стать последним. Императоры обратились к своим армиям. Мех-мед II напомнил туркам о предсказаниях пророка Мухаммеда, пообещал им богатую добычу и – по мусульманской традиции – три дня на разграбление города.
Речь Константина XI – этот блестящий образец античного ораторского искусства – была куда горше. Во все времена долг любого христианина, говорил василевс, состоял в том, чтобы умереть за свою веру, свою страну, свою семью и своего монарха; для византийцев пробил час, когда придется умереть за все эти ценности сразу. Слава и традиции христианской империи столкнулись с дикостью исламских орд, честность и гуманизм Константина – с коварством и жестокостью Мех-меда. Защитником Константинополя надлежало помнить о своих великих предках – героях Греции и Рима, – быть достойными их памяти и встретить смерть с оружием в руках, спокойно глядя ей в глаза.
