Султаны считали контроль за качеством наркотических снадобий своим долгом и проявлением заботы о подданных. Во второй половине XIX века Абдул-Хамид II учредил должность столичного опиумного инспектора. Решение падишаха объяснялось тем, что в Стамбул съезжались представители западной богемы – они жаждали экзотики во всех проявлениях, включая гашиш и опиум. Их путевые заметки содержат одну и ту же мысль: на Востоке наркотики принимают для удовольствия. Особенно остро это проявлялось в XVIII веке – например, по мнению Портера, у турок существует врожденная порочность. Британский дипломат писал, что из-за религиозных предрассудков османы часто переходят с вина на опиум, который имеет худшие последствия для тела и ума, нежели алкоголь. В то же время Портер отмечал, что в Стамбуле употребление опиума считается порочной привычкой.
В 1784 году французский аристократ Франсуа де Тотт описал в мемуарах площадь, прозванную «Рынком наркоманов», куда каждый вечер сходились любители опиума. На самом деле это была улица Тирьяки, ведущая к главному входу в мечеть Сулеймание; сегодня она носит имя турецкого юриста Сыддыка Сами Онара. На одной стороне улицы стоял длинный ряд беседок с лежанками для клиентов. Покупателям давали опийные таблетки, которые они запивали водой. Спустя 45–60 минут людей охватывала странная задумчивость, под ее влиянием они принимали экстравагантные и смешные позы. Все потребители были счастливы: каждый возвращался домой в состоянии полной потери рассудка – и каждый чувствовал себя тем, кем желал. Зеваки же развлекались, заставляя наркоманов говорить и делать всяческие глупости.
В османском Стамбуле потребление опиума было связано с социальными и материальными лишениями. Наркоманы пытались уйти от насущных проблем. Европейцы считали восточное пристрастие к опиуму аналогом алкоголизма у беднейших западных рабочих. Английский литературный критик Самуэль Джонсон говорил: «В Турции так же постыдно принимать слишком много опиума, как и в европейских странах – напиваться допьяна». В столице Порты на заре XVIII века наркоманов презирали и жалели. Скрыть зависимость было трудно, поскольку в старых кварталах люди проживали из поколения в поколение и очень компактно. Ситуация изменилась в конце XVIII века, когда страх перед соседями ослаб. В 1798 году некий французский путешественник сообщал, что в новых густонаселенных районах Стамбула, где жильцы почти не знакомы друг с другом, невозможно поддерживать порядок – ибо те, кто его нарушают, не краснеют перед знакомыми.
На рубеже XIX–XX веков город переживал невиданный наркотический бум. Наркотрафик шел как в Турцию, так и из нее; особенно прославились турецкие наркоторговцы братья Эзра, работавшие под прикрытием китайской чайной компании «Dahloong». Они приобретали большие партии опиума и перевозили их из Стамбула во Владивосток; оттуда товар попадал в Китай.
Расцвет наркоторговли объясняется просто: в Турции можно было свободно купить опий-сырец, что крайне заинтересовало американских и японских производителей наркотиков. В 1927 году одна стамбульская фабрика с японским капиталом ежедневно производила 10 кг героина – в десять раз больше официального объема наркотика, производимого в Британии. Согласно заявлению, сделанному в 1929 году Турецкой торговой палатой, сокращение выращивания конопли в Индии позволило Турции стать ведущим поставщиком на европейских рынках. Премьер-министр Исмет Инёню признал, что только за 6 месяцев 1930 года его республика экспортировала в Европу без лицензий стран-импортеров (чего требовала Международная опиумная конвенция 1912 года
[86]) более 2 т морфина и 4 т героина.
К началу 1930-х годов в Стамбуле работали три фабрики, ежемесячно выпускающие до 2 т героина – кроме вышеупомянутой японской фабрики, сюда перевели два французских производства. Бо́льшая часть из 251 т турецкого опиума, экспортированного во Францию, предназначалась для фабрик, расположенных возле Парижа. Одна из них принадлежала «Центральной компании по торговле алкалоидами» Поля Мешелера, другая – «Индустриальному обществу органической химии» Жоржа Девино. Эти фабрики облегчили поставки наркотиков в США, Египет и на Дальний Восток. В 1930 году французское правительство аннулировало лицензию Девино, и он построил аналогичную фабрику в северном предместье Стамбула; тогда же Мешелер организовал производство в Эйюпе. Он сотрудничал с турецким наркоторговцем Эли Абуисаком, переправлявшим наркотики в Европу на итальянских судах под покровительством лидера марсельской мафии Пола Вентуры.
В 1931 году деятельность французских фабрик была прекращена (этим занимался глава Постоянного центрального опиумного совета Лиги Наций
[87]). Послу США в Анкаре Джозефу Грю доложили, что турецкое правительство решило приостановить работу этих производств и опечатать запасы имевшейся в наличии готовой продукции. В Лигу Наций поступил запрос предоставить список иностранных торговцев наркотиками в Турции – и в итоге осенью 1931 года Девино и Мешелер были депортированы.
Дипломатическое давление на Турцию продолжил преемник Грю – Чарльз Шеррилл. Он убедил Ататюрка, что Стамбул угрожает здоровью человечества – и что наркомания распространяется среди офицеров турецкой армии. В 1932 году была разработана программа против нелегального оборота опиума; однако спустя 20 лет Гарри Энслинджер – директор Федерального бюро США по борьбе с наркотиками – говорил о Турции: «Там нет никакого контроля ни над производством, ни над распределением опиума. Там имеется множество подпольных героиновых лабораторий».
Ситуация не менялась десятилетиями. В 1936 году Хемингуэй опубликовал рассказ «Снега Килиманджаро». Его герой уезжает из Стамбула в Анатолию – и поезд идет полями, засеянными маком. Выращивание мака позволяло тысячам турецких крестьян зарабатывать деньги. США протестовали – в Нью-Йорк и другие американские города текло слишком много турецкого героина; но попытки остановить изготовление наркотиков в Анатолии не увенчались успехом. Позиция США по «опиумному вопросу» и их попытки противодействовать Турции в плане производства наркотиков воспринимались турецким правительством как покушение на национальные основы государства. В 1974 году премьер-министр Мустафа Бюлент Эджевит заявил: «Наш национализм не просто начертан на уличных стенах. Наш национализм начертан на земле Кипра, на морском дне Эгейского моря и на маковых фермах Анатолии».
Сегодня турецкие власти усиленно борются с производителями и продавцами наркотиков. Сладкий дым в Топхане – из модных кальянных, он не имеет ничего общего с марихуаной. В районах вроде Тарлабаши и Сулукуле регулярно проводятся полицейские операции. Уличных наркоторговцев – так называемых торбаджи («сумочников») – выслеживают и арестовывают. Как правило, торбаджи – это крестьянский парень из анатолийской деревни, перебравшийся в Стамбул. За полгода незаконной деятельности он успевает приодеться, накупить дутых золотых украшений – и попасть в тюрьму в среднем на 10 лет.
