В ее глазах был вопрос. Ее губы потерлись друг о друга, не раскрылись.
– Хочешь кофе? – от неловкости спросил он и пошел в кухню. – Я принесу кофе. Там готовый есть.
Подошел к кофейнику, взял чашку, дернул рычажок.
– Ты тоже Тэка видела? Ты откуда знала, что я здесь? – Вдоль кромки пузырился янтарь; черная жидкость исходила паром. – Вот, дер… – Он повернулся и удивился, что она стоит у него за спиной.
– Спасибо. – Она взяла чашку. Под ее опущенными глазами всплеснул пар. – Тэка я видела. – Она отхлебнула. – Он сказал, что ты, может, здесь. И что тебя ищет мистер Новик.
– Он только что ушел. Приносил мою книжку. Гранки, со стихами. Уже всё набрали.
Она кивнула.
– Расскажи, чем занимался.
– Довольно чудной был день. – Он налил кофе и себе, в процессе решив, что с кофе уже перебрал. – Очень чудной. Когда ты ушла, я тебя искал. А тебя нигде не было. Я помылся в сортире. Пошел в лагерь, а тебя там нет. И все разбежались. – Он положил руку ей на плечо; она слабо улыбнулась. – Скорешился со скорпионами днем… нет, вечером. Довольно странно получилось. Одного парня подстрелили. Мы ехали на автобусе, а у него кровь шла. И я все думал, что они с ним будут делать? Куда его повезут? Врачей-то нигде нет. Мы даже ему жгут на руку наложили. Сил никаких не было. И я вышел из автобуса. И сюда. Потому что хотел есть. Весь день не жрал, только пинту вина, сука, выхлебал на завтрак.
– Ты тут поел? – Она заглянула ему за одно плечо, за другое. – Это хорошо.
– А ты чем занималась?
На ней была белая блузка, чистая, но неглаженая, – он этой блузки раньше не видел. Ланья шагнула под лампочку, и стало видно, что джинсы у нее довольно новые – еще различимы складки.
– Одежду сегодня нашла? – Следом за ней он зашагал в пустой зал.
– Вчера. В чулане, в доме, где сейчас живу.
– А ты времени не теряла. Прямо подыскала дом?
– Дня три назад.
– Господи, – сказал Шкет, – когда ты успела? Я же вроде одну тебя почти не оставлял – когда ты успеваешь хотя бы в уборную, блин, сходить, не говоря уж дом найти…
– Шкет… – На этом слове она развернулась, оперлась на подлокотник дивана. Снаружи вновь – пронзительное эхо. – Шкет, – гораздо тише. – Я тебя не видела пять дней!
– Чего? – Пятку на полу и пятку в сапоге закололо. Покалывание поднялось по ногам, растеклось по бедрам. – В каком смысле?
– В смысле – «в каком смысле»? – неловко заговорила она, продравшись через три разных тона. – Ты где был? – Голос стряхнул неловкость – осталась одна обида. – Ты почему ушел? Чем столько времени занимался?
Какая-то мелюзга взобралась между ягодицами, вскарабкалась по ребрам, уселась на плечо, взялась кусать за шею, и пришлось пригнуть подбородок. Дорожки пота внезапно похолодели.
– Ты меня разыгрываешь, да? Как с лунами?
Она не поняла.
– В ту ночь, когда появились луны, мы потом про них разговаривали, и ты притворилась, что луна была одна, а мне всё померещилось. Ты меня сейчас опять вот так разыгрываешь?
– Нет! – Она затрясла головой, оборвала жест на середине. – Ой, нет…
Щеки у него были как игольницы.
– Шкет, что с тобой было с тех пор, как мы виделись?
– Мы проснулись, а вокруг нас эти сволочи стояли, да?
Она кивнула.
– Потом ты ушла, а я… ну, я еще там побыл и пошел в сортир мыться. Я, наверно, очень долго мылся. Надо было поскорее… Но там был парень один, Перец, скорпион. – Покалывание в ступнях стихло; тело как будто наполняли холодной водой. Она поднялась до колен. – Мы с ним пошли в лагерь, только там уже никого не было.
– Джон и Милли перевели коммуну только назавтра после того, как мы с тобой виделись; решили, что так безопаснее.
– Потом мы пошли к Тедди тебя искать. Но Тедди еще не открылся. И я выпил море вина с Зайкой – это который там танцует, знаешь? Попросил Зайку всё тебе передать.
Она кивнула:
– И Зайка передал… позавчера!
– Нет, – сказал Шкет. – Потому что я просил сегодня утром. – Вода поднялась до паха, заполнила мошонку; мошонка съежилась. – Потом я ушел и попал в этот универмаг в центре. И там встретил парней, и мы вломились в универмаг. Там люди жили. Мы выбрались. Но эти люди подстрелили одного парня. Мы его увезли, сука, на автобусе, который вдруг взял и подъехал!
– Это было два дня назад, Шкет! Какие-то скорпионы заходили в бар, спрашивали, где найти врача. Мадам Браун пошла с ними, но вернулась минут через десять. Вчера весь день только об этом и говорили.
– Он кровью истекал и стонал, прямо в автобусе на полу! – Вода взревела в груди, затопила столп шеи, фонтаном забила в голову. – Я вылез из автобуса и пришел… – Дыхание перехватило, и на миг Шкет испугался, что утонет. – Пришел сюда. – Вода поднялась до глаз (и лампочка отрастила вязальные спицы света); он смахнул эту воду, пока еще больше не потекло по лицу – не холодная уже, горячая.
Он все тер и тер глаза другой рукой; заплескал себя кофе.
Поднял чашку и всосал горечь с кожи.
– Ну-ка дай сюда! – Она забрала у него кофе, обе чашки отставила на подлокотник. – Я тебя не разыгрываю!
Руке нечего стало держать, и она потерялась, повисла, точно выдранный корень, еще облепленный землей.
Ланья взяла ее, прижала костяшки к губам.
– Я тебя ничуточки не разыгрываю. То утро в парке, когда нас разбудил Кошмар, было пять дней назад. И с тех пор я тебя не видела!
От ее прикосновения навалился тяжелый покой – и Шкет все пытался распознать, злость или облегчение таится в затопившем его субмаринном молчании.
– Слушай, ты сам сказал, что мистер Новик приносил гранки. Нельзя же набрать целую книжку за ночь, правда?
– Ой…
– Вчера вечером мы говорили про тебя в баре, и тогда он тоже приходил с гранками, искал тебя.
– Вы говорили про меня? – Хотелось отнять руку, но он смущался.
– Про тебя и про скорпионов. Они рассказывали, ты кому-то жизнь спас.
– Чего?
Она взяла его за другую руку; от знакомого жеста стало еще неловче.
Обиды в ее мелких чертах и его навели между ними какое-то уродство. Он поднял руки и притянул ее к себе, чтобы это уродство выдавить. Она прижалась к нему, скрестив руки на животе, и еще на груди у нее было что-то твердое – гармошка. Ланья потерлась головой о его грудь.
– Да господи боже, – прошептала она.
– Я тебя тоже не разыгрываю! – Отчаяния в голосе, подумал он, гораздо меньше, чем внутри. – Я тебя видел сегодня утром. Мне… мне казалось, я тебя видел сегодня утром.
