На другой стороне улицы в окне едва ли чище колыхнулась белая занавеска. Два черных лица, притиснувшись друг к другу, смотрели, пока Шкет не уставился на них в упор. Занавеска упала.
– Тебе отсосать? Пошли. – Денни, сунув три пальца под край крыла, смотрел долу. – Я тебе отсосу.
– Чего?
Денни не шевельнулся, ни слова больше не сказал, и Шкет засмеялся:
– Эй… – Он шагнул на тротуар, ударил себя по бедрам, передразнивая барабанную дробь Денни, снова сошел на мостовую. – Это ты так шутишь?..
Денни поднял голову:
– Нет.
– А вот представь, что я тебя поймаю на слове… – сказал Шкет, стараясь все обратить в шутку; ан нет, не шутка. Поэтому он сказал: – Ты хочешь?.. – То, что разъяснило расплывчатое переворотом с ног на голову, перевернулось.
– Ага. – Денни почесал грудь под зазвеневшими цепями. – Давай вынимай. Прямо тут, мудозвон. – Он тряхнул головой. – Я тебе прямо тут и отсосу. Доказать тебе, что я серьезно? Прямо тут?
Шкет покосился на занавеску в окне:
– Да я не против, но там вон негры из окна пялятся.
Денни выпустил воздух из легких.
– Я только что сказал тебе; ты считаешь, меня ебет, если знают они?
То, что началось подначками, внезапно стало неловкостью: поступки-то предсказуемы, а вот чувства – нет.
– Слышь, может, давай лучше мы на это…
Денни наклонил голову и глянул вбок – лицо сосредоточенное, как будто, подумал Шкет, человек играет в го и размышляет, верен ли был последний ход, который он так долго обдумывал.
– Надо место найти, – сказал Шкет. – Подъезд или в доме, что-нибудь такое. Я не хочу тут. – Пятнадцать? – подумал он. Да он сбрендил; совсем ебанулся пацан.
Денни спрыгнул с фары и почти целиком засунул пальцы в задние карманы.
– А ну пошли.
Шкет догнал его на ступенях некрашеного крыльца:
– Тут Кошмар живет? – Он положил руку на узкое теплое плечо Денни.
Тот оглянулся:
– Раньше жил. – Жилет раскачивался на ребрах – виднелись то замша, то потертая дубленая кожа. – А теперь кто только не вписывается. Даже Тринадцать ночует. И так разливается – можно подумать, хочет насовсем.
Шкет нахмурился:
– А что… с его прошлой хатой случилось?
Денни нахмурился в ответ:
– Ну, все переезжали туда-сюда с тех пор, как… – Он кивнул. – Народ из коммуны – эти на другую сторону парка перебрались. Леди Дракон перевезла своих на эту сторону Камберленда. А Тринадцать в квартире оставаться, сука, не мог… но ты же сам там был. – Гримаса Денни задавала вопрос Шкетовой.
– Почему?.. – спросил Шкет, поскольку никакого ответа не придумал.
– Запах, – сказал Денни, – как минимум, – и шагнул на крыльцо.
Шкет шагнул следом.
– А, ну да. Запах… – Это-то понятно; в отличие от перемещений и переселений в украденные дни. Вся пленка реальности, которую слушал Шкет, взяла и перевернулась. Играла по-прежнему; и он по-прежнему слушал. Но он моргнул – и пропали дни, и все справа сдвинулось влево, а все слева теперь справа. – Слышь, ты когда меня в последний раз видел, я долго был с?..
– Тшшш, – сказал Денни. – Все спят. – Он толкнул дверь. – Еще и шести утра, небось, нет.
И внезапно Шкету расхотелось знать. Вместо этого он спросил, понизив голос:
– А ты почему не спишь?
– Я иногда очень рано встаю. – Шагая по коридору, Денни ухмыльнулся через плечо. – А иногда сплю целый день. Здесь так можно… но тогда я не сплю всю ночь.
В коридоре на плинтус из спальника выплеснулись густые черные волосы. За дверью на диване голый мужик – Саламандр, загорелая веснушчатая спина вся в рыжей поросли – спал, притиснув к спинке дивана очень белокурую девушку. За его голой лодыжкой Шкет разглядел ее сандалию, аккуратно подвернутую штанину ее джинсов. Ее рука, бледная в рукаве морского бушлата, всползла по драной обивке, упала. В соседней комнате кто-то перестал храпеть, прочистил горло, откашлялся, умолк.
Денни огляделся:
– Хочешь в ванной?
– Нет. – Шкет ладонью пихнул его в плечо. – Не хочу в ванной. – Денни недоуменно заморгал, а дверь ванной в конце коридора отворилась, и оттуда явилась Кумара – сонная, в одних джинсах, с расстегнутой ширинкой. И прошла мимо, не прикрываясь и не здороваясь.
Шкет успел заметить прислоненный к бачку заляпанный и оплетенный цепью манекен – а потом дверь закрылась.
– Я живу тут.
Это куда переставили «харлей».
– Ты как себе отдельную комнату раздобыл?.. – спросил Шкет, на последнем слове сообразив, что три тюка среди лопат (почему лопат?), труб, досок и брезента – это люди в спальниках.
Кто-то соорудил здесь антресоли.
Взобравшись на три ступеньки, Денни оглянулся через плечо:
– Ты подымайся.
Его сапоги перешагнули край платформы. Шкет залез. Доски (под его рукой и коленями они слегка прогнулись) забросаны одеялами. Антресоли размером с двуспальную кровать, ни подушки, ни матраса.
– Я все свое тут держу, – объяснил Денни, отползая в мятую ткань. Под левой рукой у него оказались армейский компас, свежевыглаженная и завернутая в полиэтилен зеленая рубашка (с золотым кантом), кинжал с рукоятью в форме звериной лапы с шаром, а также футляр, на котором снаружи нарисованы были длинные, то черные, то черным обведенные треугольники нардов.
Шкет вполз по оливковым одеялам и зеленому тканью побледнее, насквозь рябящему шнуром электрического одеяла. Пятнистые жалюзи в окне выше антресолей окропляли этот бардак бежевым светом. Шкет подобрал под себя ноги, сел и заметил, что у него трясется рука.
– А почему с тобой тут еще полдюжины человек не спит?
– А я их нахуй посылаю. – Руки Денни узлом сплелись на коленях.
На стене висел зодиакальный плакат: Скорпион. И другой – «Котх, Темный Ангел».
– Довольно мило тут у тебя, – прошептал Шкет. Горло перехватило. Я его боюсь. И он мне нравится. – Снимай остальное.
– Зачем?
Шкет выдохнул:
– Да так. – Большим пальцем выдавил пуговицу и спустил молнию. – Давай. – Вытащил пенис и яйца из-под клина медных зубьев и привалился плечами к фанерной стене.
Потолок мешал Денни распрямиться в полный рост. Сгорбив спину и согнув ноги, пацан шагнул по одеялам, болтая руками, словно тощая блондинистая обезьяна. И упал. Шкет под его ладонью разогнул колено. Волосы Денни упали Шкету на живот.
Рот какой холодный! – подумал Шкет и резковато отдернул руку. А, нет, у мальчика просто мокрые губы. Раздувающийся пенис накрыло жаром. Шкет согнул коленки и обхватил ими худые бока Денни. Пропихнул руку по животу, сквозь шевеление волос. Слюна на курчавом лобке уже остывала.
