– Ай, да заткнись нахуй! – взревел Кошмар и резко перекатился на колени.
Сиам плеснул кофе себе на руку.
Кошмар нет.
Сиам поставил чашку, потряс пальцами, пососал костяшки.
Кошмар заржал, глотнул и опять заржал.
Саламандр поморгал, потер бороду веснушчатым запястьем и еще глубже втянул голову в плечи.
Шкет стиснул пальцы на чашке; руку неприятно жгло.
– Эй, Саламандр? – Шкет пошевелил мозолями на обжигающем фарфоре. – Эй, Саламандр, как думаешь, чего они нас стравливают?
Рыжий с дивана прожег его глазами.
– Я наполовину индеец, – сказал Шкет. – А ты… ты кто? Наполовину ниггер?
Он глянул на Леди Дракон – та переводила взгляд с Саламандра на Шкета и обратно, мерцая черными глазами на темном лице, точно сдерживала усмешку. Кошмар – кожа прозрачно-белая, невзирая ни на какие мускулы, – смотрел поверх чашки прямо-таки недоуменно.
– Они думают, небось, что все выйдет по-простому, да?
Злость Саламандра обернулась озадаченностью. И вдруг разразилась смехом.
– Ага, – сказал он. – Ага, вот только… – Он большим пальцем указал на Кошмара, на Леди Дракон. – По-простому, еще бы. Только наполовину индеец – это полукровка, так? А наполовину ниггер в этих краях – обыкновенный ниггер, и все дела. – Смех гавкнул, запрокидывая Саламандру голову. Но нараставший гнев вытек в комнату презрением.
Смех Леди Дракон утоп в кофе, громко забурлившем под ее опущенными глазами.
– Мы с Саламандром, – Шкет выставил руку вперед для равновесия, покачался, поднялся, – мы с ним на одной стороне, да? – Он перешагнул через кого-то спящего. – Оно и к лучшему, когда вокруг такие сволочи.
– Раскусил он тебя, белек, – хмыкнула Леди Дракон Кошмару.
– Ай, да помолчи уж, – откликнулся тот.
– Он вас обоих раскусил, – сказал Саламандр. – Господи… – Он порылся под девушкой на диване, вытащил свой жилет.
Шкет хотел было обернуться к Денни; но в дальнюю дверь вошла его девчонка.
С очень удивленным лицом.
Шкет пересек комнату. Заметил, что за ним, натягивая жилет, наблюдает Саламандр. И Леди Дракон тоже, и Кошмар, и улыбки у всех разные.
– Кофе хочешь? – спросил Шкет.
Сунул ей чашку, а она взяла и удивилась еще больше. Он протиснулся мимо нее в дверь.
Раковина и столешница завалены посудой. Стол – мусором. Мусорный мешок под столом порвался.
Небо за сетчатой дверью волновалось и вертелось, как зверь на цепи.
Шкет остановился на замусоренном линолеуме и поднес руки к лицу…
Забыл про ножи.
Вдавил основание свободной ладони в глаз. Чистый металл и грязная плоть – он поднес ближе к лицу вооруженную руку, и металл пощекотал ему щеку.
За металлом, и кожей, и сеткой, и деревянными крышами на той стороне улицы небо текло, и пузырилось, и сочилось небом.
Я, подумал Шкет, поиграю в эту игру еще час. Один час. А потом пойду и займусь еще чем-нибудь. Я устал. Это несложно. Просто я устал.
Он тер глаз, пока пятна света не заслонили и ножи, и руку, и небо.
В соседней комнате смеялись.
Чего я тут хочу?
Мальчика? – подумал он, чтобы посмотреть, как эта мысль канет. Мне ведь он по-прежнему нравится? Мне с ним уже скучно (а в мыслях: и все это – гарантия, что ему по-прежнему нравлюсь я).
Ланья, сердито подумал Шкет, ушла. Почему. Потому что я невозможный. И в ошеломлении понял, что хочет ее.
Двойной смех распался на мальчишеский и девичий. Когда они обогнули Шкета, рука в руке, она поспешно отвела взгляд. А Денни не отвел.
Шкет почувствовал, как у него меняется лицо, и не понял, куда оно меняется. Но от этой перемены Денни остановился.
– Иди отсюда, – сказал Денни девчонке.
Та поглядела на них по очереди, с растерянностью и… жаром? А потом слиняла назад в гостиную.
После паузы Шкет сказал:
– Я твоей подруге не очень нравлюсь.
Плечи у Денни подергались мелко и резко.
– Ты с ней неплохо обошелся.
– Да хер там. – Может, велеть Денни уйти, как тот велел своей девчонке. – Иди сюда.
Денни подошел.
Шкет сунул руку в карман, достал Тэкову батарейку.
– Вставь, а?
Лицо у Денни подергивалось, мелко и странно, как плечи. Я творю ритуалы, подумал Шкет. Они тщатся их постичь; и с усилием захлопнул воспоминание о зеленых глазах Ланьи.
Денни помацал проектор. (Цепь пощекотала Шкету грудь.) Прикусив нижнюю губу, Денни открыл сферу. Большим пальцем впихнул батарейку между контактами.
Шкет двинул пальцами, пленными и свободными, по ножам, рукой задел штаны Денни.
– У тебя стояк.
– Я в курсе. – Денни пососал губы и большим пальцем захлопнул проектор. Крышка щелкнула. – Порядок. – Не поднимая головы, развернулся к двери.
Шкет сунул большой палец себе между ног и выпятил гениталии.
– Эй, посмотри.
Денни оглянулся.
– И улыбнись.
Денни рассмеялся, попытался подавить смех. Потряс головой, сказал:
– Ты совсем псих. – И вышел.
– Господи боже! – Мимо него в дверь вошел Тринадцать. – Эй, да это Шкет! – Обернулся и повторил Кумаре, что послеобразом маячила у него за плечом: – Это Шкет. Эй, Шкет, мне сказали, что ты тут, но я думал, ты уже свалил. Как делишки?
Шкет кивнул. У них за спиной закрылась дверь. В этой кухне столько народу не поместится, подумал он.
– Рад тебя видеть! – в ответ кивнул Тринадцать. – Пока ты не свалил. Я, это… – Он оттянул бретельку майки на плече. – Ты же валишь?
– Не знаю.
– То есть ты оставайся сколько хошь. Я не против. Тут одни, сука, крезанутые – я только рад, что ты здесь.
– Спасибо, – сказал Шкет, гадая, что Тринадцати нужно.
– Э… – сказал тот, явно смущаясь. – Э… мне тут сказали, ты с ребятами ебся, не?
– Чего?
– Ну, тут кто-то слыхал, как вы на антресолях кувыркались. Да? – Тринадцать ухмыльнулся; но смущение не прошло. – Я, это, о чем – им лет-то сколько? Пятнадцать? Шестнадцать? Я за них, понимаешь, как бы отвечаю, они ж не очень взрослые, да?
– Я с ними не ебся. Они еблись со мной.
– Ага, – кивнул Тринадцать. – Совсем безбашенные, да? В смысле, чувак, мне по барабану, делай что хошь. Я не про мораль тут. – Он вдруг протянул руку и подтащил Кумару себе под мышку. – Кумаре-то лет… тебе сколько, милая? Восемнадцать? Семнадцать, восемнадцать – почти без разницы, я вот о чем. Просто хорошо бы никто не пострадал, вот и все.
