Она отпустила Денни, взяла коробку, огляделась в поисках выпавших кубиков.
Один вгрызался Шкету в ребро ступни.
– На!
Ланья спохватилась и протянула коробку.
Шкет бросил туда кубик. Ланья уперла коробку в бедро, чтоб всунуть кубик на место.
– Ты, мелкотравчатый ты хуесос, считаешь, что очень смешной? – Шкет встал, пригнулся, шагнул. Головой стукнулся о потолок. Не сильно, но покачнулся. – Да? – Он пригнулся опять, повернулся к Денни и потер в паху. – Ты посмотри на себя. Сосешь ты славно. Минет тебе удается – и кто ты после этого, как думаешь? – Шкет пихнул Ланью локтем. Кубики загремели; Ланья подняла голову. – Когда он языком мне в жопу – ну да, это было мило. Но и что? Еле тепленький ты дерьмец с такими навыками… Эй, ты глянь на Денни! – Шкет указал на то, что у Денни между ног. – Мне по правде нравится, а у него уже стояк. – Шкет сел и улыбнулся. – Все, пошли отсюда.
– Прямо сейчас? – спросила Ланья.
– Да, прямо сейчас!
Денни подполз и заглянул в коробку.
– Мы всё собрали. – И вздохнул.
– Ум-гу, – тихонько ответила она и опустила крышку.
Денни убрал коробку в угол. Шкет подтащил к себе жилет, надел.
Ланья сидела на постели, скрестив ноги. Шкет не понял, меланхолическое у нее лицо или отрешенное.
– Пошли.
Он кинул ей блузку, не стал смотреть, что Ланья с ней сделает, а потянулся за штанами.
– А что, из дома свалили все? – спросила Ланья.
– Тихо, ага, – сказал Денни.
Шкет обернулся.
Ланья пропихнула в петлицу еще одну пуговицу. Полы блузки комом лежали у нее на коленях.
Денни пригнулся, прислушался; хуй у него наконец-то опадал.
– Я хочу есть, – сказал Шкет. – Я сутки ничего не делал, только ебся: с тобой, с ним, с его подругой этой…
– Занятой ты, – Ланья натянула джинсы, – сукин сын.
– Чего?
– Ничего.
– …с ним, потом опять с тобой. – Двойной шпенек проткнул ремень. – Гос-споди! – Он поднял голову.
Денни сказал:
– Что-то правда тихо. Может, все ушли.
– Хорошо бы, – сказала Ланья.
– А жрачка у вас в доме бывает? – спросил Шкет.
– Недолго. – Денни кинул ему проектор.
Ланья спустилась первой. Кроссовки она держала за шнурки зубами.
– Я не могу с ними лазать, – трижды пришлось сказать ей, прежде чем они поняли.
Денни спрыгнул вниз, а Шкет повернулся за орхидеей.
Свет вокруг жалюзи – оранжевый неон. Шкет взял букет ножей; по краям жалюзи потек красный блеск. Шкет нахмурился и попятился к лестнице.
В коридоре Ланья спросила:
– А что, дым рассеялся? – Окно в двери словно заливало кровавым рассветом.
– Все, наверно, и правда свалили. – Денни заглянул в другую комнату.
– Как думаешь – может, распогодилось? – спросила Ланья. – Пошли посмотрим.
Следом за ними Шкет зашагал к передней двери.
Ланья открыла ее, спустилась с крыльца.
– Все равно сплошные облака. – Она дошла до тротуара, обернулась, задрала голову – и завопила.
Пока Шкет и Денни добежали, вопль лишился голоса и превратился в выдох.
На тротуаре они задрали головы и посмотрели, куда смотрела она.
С края тротуара над домами было видно три четверти диска. Облака его затуманили – если сощуриться, можно смотреть, – но он взбирался по небу, заливая крыши, выше, выше и выше. Зримая его часть заполняла полнеба. И, сообразил Шкет, полнеба – это гигантское небо! Тезис, впрочем, растворился в невозможности. Во всяком случае – в недоказуемости. Окружность сияла золотом. Все напоминало горящий металл.
Ланья, задыхаясь, прижалась к его плечу.
Денни говорил:
– Чё?.. – и пятился на шаг, и повторял: – Чё?.. – Задом пихнул Шкета. Голова развернулась, лицо (глазницы – точно чаши плавленой меди, истекавшей на щеки) как у маньяка. – Эй, это… что-то, да? – Вопрос был не риторический. – Что-то, да? – Отвернулся, опять сощурился.
– Это что? – прошептала Ланья.
– Это солнце, – сказал Шкет. – Вы что, не видите? Это просто солнце.
– Господи, мы на него падаем… – Горло у Ланьи перехватило, она выдохнула, а потом заплакала.
– Ай, да ладно тебе! – сказал Шкет. – Ну перестань, ну?..
– Господи… – прошептала она и снова посмотрела.
Он глядел в ее лицо, открытое, и поблескивающее, и дрожащее.
– Это опасно? – шепнул Денни. – Мне страшно как пиздец!
– Оно растет! – взвизгнула Ланья, повернулась и съежилась на корточках, руками обхватив лицо.
– Ничего оно не растет, – сказал Шкет. – А если да, то медленно, нам не видно. Эй, да ладно! – и стукнул ее по плечу.
Орхидея качнулась на цепи, защекотала грудь, замерцала. Это не греза, подумал Шкет. Я уже грезил. Это не греза; то есть это… Ленты мускулов до боли стиснули горло.
– Эй! – Он кулаком побарабанил Денни по спине. – Эй, ты живой?
Распахнув глаза и набрав полную грудь воздуха, Денни выдавил:
– Ага!
Ланья кулачками терла лицо, растягивая его морщинками, щурясь в этот огромно-огромно-огромный круг.
– Ладно, – повторил Шкет. – Пошли, всё.
Денни послушался – мигом, явно не поняв зачем.
Ланья подождала, когда они сделают три шага (Шкет обернулся), и со смятенным лицом кинулась следом. Поймала его за руку. Другую руку он протянул Денни, и тот крепко в нее вцепился. Мальчик вспотел.
– Это что-то. – (Шкет снова глянул в небо.) – Никогда такого не видел.
Шкет поглядел на Ланью: та странно смотрела на него, а куда идет – не смотрела.
– Мы не падаем на солнце, ничего такого, – сказал Шкет. – Иначе бы уже сгорели. А даже не жарко. – Он посмотрел на Денни – тот отвел глаза от неба, перехватил его взгляд. – Да господи боже мой, – сказал Шкет. – Это, вообще-то, блядь, довольно смешно, нет? – Они не засмеялись. – Тут ведь ничего не поделаешь. – Он засмеялся один. Приятно.
– Но что это такое? – повторила Ланья. Говорила она уже поспокойнее.
– Не знаю, – сказал Шкет. – Я не знаю, что это, блядь, такое!
Из-за угла на всех парах вывернул Саламандр (волосы – раскаленная адская ржавь) и затормозил посреди улицы, расставив сапоги, согнув локти, раскачивая кулаками на весу.
Его догнали другие скорпионы. Среди них были Сиам, и Джек-Потрошитель, и девчонка Денни, но не было ни Леди Дракон, ни Кошмара.
