Ножи на груди у Шкета клацнули, крутанулись. Шкет сказал:
– Может, сходить наверх, привести их тебе? Сгоним их с балкона.
Джордж оглянулся на него, сощурился, поколебался:
– Пошлем моих ребяток, пусть на мушку их возьмут. А другие потом их вытурят. Мои ребятки их впустили. Вот пусть сами и выпроваживают. Вы этими колючками своими горазды орудовать, я в курсах, но у них-то уравнители, а раз все люди равны, пусть оно так и останется. Праздник все равно затянулся. Пойдем-ка мы по домам. Обяжешь меня, если тоже отсюда двинешь, ага?
Шкет ухмыльнулся, изобразил наигалантнейший поклон…
– Весьма тебе обязан, друг, – сказал Джордж. – За все твои хлопоты, – и засмеялся.
Шкет глянул на кактус в деревянной кадке; на миг захотелось броситься на него, обнять шипастый мясистый ствол, и было это до того нелепо, что Шкет лишь развернулся и пошел прочь. Они встретятся, думал он, под лунами и солнцем, смехом или сполохом. А я потею, поскольку не знаю, что тогда будет со мной. Что будет со мной…
К нему на ходу пристроился Флинт.
Спустя шагов шесть сказал:
– И что бы ты сделал, если б он такой: «Конечно, мужик, валяй! Иди наверх, приведи этих мудаков»?
– Вероятно, – Шкет увильнул от пьяного, который примеривался упасть в трех шагах позади них, – весь обмочился бы.
– Может быть, – засмеялся Флинт. – Но потом, вероятно, сходил бы наверх и их привел.
– Вряд ли они бы сильно гоношились, – сказал Шкет. – Хочется надеяться.
Навстречу им сквозь черную толпу пробивался белый – капитан Майкл Кэмп.
– Ну надо же! Здравствуйте. Я и не думал, что опять вас встречу. То есть сегодня. – Улыбка вобрала в себя и Флинта.
– Здравствуйте, сэр, – ответил Шкет. – Приятно видеть вас снова. Но по-моему, тут уже все расходятся. Наверху какой-то непорядок. Ничего серьезного. Но не исключена стрельба. А целиться оттуда – как нечего делать.
Глаза Кэмпа проследили за взглядом Шкета до балкона, возвратились к лицу – растерянные и увеличенные вдвое. Шкет сказал:
– Ой. Это мой друг Флинт. Флинт, это капитан Кэмп.
– Здравствуйте, сэр. – Флинт протянул руку. – Приятно познакомиться.
Кэмп не сразу вспомнил, что на рукопожатие нужно ответить.
– А что… в смысле?..
– Пойдемте, – сказал Шкет. – Давайте сюда.
– А что происходит? – Кэмп пошел за ними. – Я тут, понимаете… Роджер выдал мне список мест, куда нынче стоит заглянуть. Боюсь, я из тех, кто любит выпивать и увиваться за дамами – во флоте таких привечают. Бар, конечно, был очень любопытный – весьма любопытное собрание, – он кивнул, – но, честно говоря, я подумал, может, найдется что получше, хотя бы по второму пункту. Здесь, например. – Он снова посмотрел на балкон; за дверь вдруг шумно ломанулась толпа. – Женщины красивые… – Затем еще одна толпа. – Что тут такое? – спросил Кэмп.
– Да белые психи с ружьями, – ответил Шкет. – Ничего особо не делают, но люди нервничают. И вообще им тут не место.
– Я вроде слышал, что днем кого-то подстрелили на улице, нет?
– Да, – сказал Флинт и скривился.
– А, – сказал Кэмп, поскольку в голову ему, похоже, больше ничего не пришло. – Роджер говорил, сюда белых и не пускают. А эти что тут делают?
Шкет поморщился:
– Кое-кому из нас удается.
– А, – повторил Кэмп. – Ну да. То есть…
– А вы же с Луны, нет? – вставил Флинт. – Вот это интересно.
Кэмп открыл было рот, но в полутишине на исходе исхода раздался голос – говорила пастор:
– …повторного перехода – не ценность перехода? О, мои бедные неумелые руки и глаза! Ужели не знаете вы, что едва пересекли эту границу, всякий атом, внутренность всякой точки реальности сдвинулись относительно всего, что вы оставили позади, содрогнулись и зазвенели во временно́м поле, и, перейдя границу обратно, вернетесь в совсем иное пространство? Направляясь в город, вы пересекли реку? Неужто вы правда думаете, будто через реку можно вернуться в мир, где голубое небо лиловеет по вечерам и промаслено светом одной-единственной серебристой луны? Что после вздоха тьмы, предзнаменованный ложной знакомой зарею, в небеса вскочит огненный кружок, что плюется светом на деревья и редкие облачка, на мужчин, женщин и творения их рук? Да, именно так вы и думаете! Ну разумеется! Как еще сохранить нам обесцененные монетки и дешевые купюры душевного здравия и солипсизма? Да, имя наивторичнейшей луны, что вторглась в нашу обыкновеннейшую ночь, известно всем. Но непостижимое и непроизносимое имя того, что восстало сегодня, в этот наинеобыкновеннейший день, имя того, чему Джордж выступает лишь консортом, – оно одно освободит вас от пут сего города! Молитесь со мною! Молитесь! Молитесь о том, чтобы город этот оказался единым, чистым, логичным пространством, откуда мы, не поэты и не боги, все-таки сможем уйти, если… что? – Кто-то потянулся к ней снизу; пастор посмотрела. – Что тако?.. – Джордж. Пастор наклонилась. Хотела было глянуть вверх, воздержалась и поспешно слезла с возвышения. Ее маленькая голова затерялась меж других голов.
– Что ж, пора мне, пожалуй, назад к Роджеру. – Кэмп огляделся. – Хотя, должен признать, дамы тут есть довольно симпатичные.
– Нам, пожалуй, всем пора, – сказал Шкет и заметил, что Кэмп не двинулся с места. Проследил за взглядом Кэмпа – интересно, на какую даму этот взгляд упал, – но в искомом месте обнаружил только слепое зарешеченное окно.
Кэмп сказал:
– Э… Возвращаться к Роджеру по темноте… – Переступил с ноги на ногу, сунул руку в карман штанов. – Что-то мне не улыбается. – Снова переступил. – Слушайте, друзья, поработать не хотите?
– Чего?
– Пять баксов, если проводите меня до дома – знаете, где это?
Шкет кивнул.
– Вы же охранным бизнесом занимаетесь? Мне в городе среди ночи пригодилась бы охрана.
– М-да?
– Бродить по темным улицам в городе без полиции – бог знает что встретишь… вы оба; заплачу по пять на нос.
– Я вас провожу, – сказал Флинт.
– Мы проводим, – сказал Шкет.
– Я вам очень признателен, правда, очень. Я вас не тороплю. Если хотите задержаться, пропустить еще пару стаканчиков – без проблем. Только скажите, когда будете готовы…
Флинт глянул на Шкета; в глазах читалось: «Он что, спятил?»
Поэтому Шкет сказал:
– Идем, – и подумал: неужто темнота ему настолько страшнее уже известной опасности?
– Хорошо, – сказал Кэмп. – Ладно. Вот и отлично. – Улыбнулся и зашагал к запруженной двери.
Флинт по-прежнему недоуменно кривился.
– Ага, – сказал Шкет. – Он настоящий. На Луну летал.
