Денни насупился.
– Хочу посмотреть, – сказал Шкет.
Денни языком оттопырил нижнюю губу. Шагнул к тахте…
Щека ее прижималась к подушке, голые плечи лежали на простыне. Рука против лица резко согнута в запястье. Из-под одеяла торчала одна обведенная серым пятка – пальцы повернуты внутрь.
…уперся коленом в матрас (она сказала Ыыыыы, спрятала лицо, а пятка уползла под одеяло), перебросил через нее другое колено, сел верхом и обхватил за голову.
– Эй… – Из-под одеяла высунулась рука, замахала. – Черт, отпусти… – Она перевернулась на спину. – Ты что делаешь, ну… Ой, привет… – Рука обхватила Денни за бедро. – Слушай, птенчик, я сплю как сурок, ну?..
Денни опять потряс ее за голову…
– Кончай…
…и засмеялся.
– Шкет велел тебя разбудить.
– А?
– Он хотел посмотреть.
– В бинокль с крыши через улицу?
– Он тут.
– Где? – Она приподнялась и выглянула из-за его ноги. – Эй! – И затем улыбка излилась ей на лицо, мешаясь со сном, как молоко с водой, а глаза прояснились, как жадеит.
– Я тебе кое-что притащил, – сказал Шкет.
– Его? – Она положила голову Денни на ляжку. – Мне он нравится. Он шикарный, ужасно мило с твоей стороны. Но я адски хочу спать.
– Не его. – Шкет достал книжки. – Вот чего. – И сел на постель.
Футболка у нее на боку порвалась, и он видел, где начинается грудь, различал сосок под тканью. (И задумался о разнице оттенков, для которых даже он не мог подобрать иного слова, кроме «белый».)
– Это что?.. – А потом она отпустила Денни; тот сел, и тахта вздрогнула. – Ой! – И, улыбаясь, взяла книжки.
– Это чё вообще? – спросил Денни.
– Стихи Шкета! – ответила Ланья.
– Одна, видимо, тебе.
– Да? – переспросил Денни. – А чего сразу не отдал?
Ланья протянула Денни книжку и открыла свою.
– Очень красиво получилось… Только на этой ты, кажется, немножко посидел.
– Ты на меня больше не злишься? – спросил Шкет.
– А я злилась?
– Мне иногда кажется, что ты страннее меня.
– Женское Освобождение совсем лишило нас прерогативы передумывать, хм? – Она вздохнула. – Чему обрадуются многие.
– Эй, – сказал Шкет, – а ты трахаешь мадам Браун?
– Нет! – Ланья в удивлении оторвала взгляд от книги. – С чего ты взял?
– Не знаю, – пожал плечами Шкет. – Она любит девчонок, а ты, ну, здесь…
Ланья нахмурилась. Книжка хлопнула по одеялу.
– А просто дружить в этом городе уже нельзя?
– Надо бы тебе ее трахнуть. – Денни от своей книжки не оторвался.
– Это почему? – осведомилась Ланья.
– Потому что вы друзья, – ответил Денни.
Ланья еще похмурилась. Потом рассмеялась:
– Контркультурный Дейл Карнеги сказал свое слово? Эй, ты мне ногу отсидел, подвинься.
Денни подвинулся.
– Ты все это написал? – Он перевернул страницу, поглядел на обложку, опять открыл книжку. Снова перевернул страницу, закрыл, открыл. – Эй, так вот что в этой, сука, газете рекламировали?
– А то. – Ланья тоже перелистнула. – Ой, какой ты лапочка, что принес. – Она глянула на Шкета, вновь в книжку. – Только… только можно я скажу?
– Что?
– Я уже всем знакомым раздала книжек по двенадцать. И где-то половину знаю наизусть – выучила еще до публикации.
– Это ничего. – Шкет прикинул, приятно ему или нет.
– Хотела попросить тебя подписать ту, которую оставила себе. Но теперь эта моя. – Она прижала книжку к носу. – Пахнет тобой. Гораздо лучше автографа, я считаю.
Денни в шестой раз закрыл свою книжку и тоже понюхал.
– Тебе нравится, как Шкет пахнет?
– Мммммм. – Ланья рукой обхватила Шкета за грудь и опрокинула на себя. – А тебе нет?
– У меня от этого встает, – сказал Денни, – иногда. Но я не уверен, что мне нравится.
Шкет лег.
– Хорошо, наверно, что ты их раздавала. Я не знал, что они уже так давно вышли. Нет, ты мне теперь расскажешь, какие еще дни я пропустил. Как ты развела тут эти джунгли?
– Это все колеус, – сказала она. – Он растет везде.
– Жуть, – сказал Шкет. – Натуральные, блядь, джунгли у тебя.
– Растения успокаивают.
– Если не откусывают руки, когда их поливаешь. – Сквозь лиловую пестроту он вгляделся в оштукатуренный потолок (тоже белый, но не такой, как ткань или плоть). – А я знаю Уолли Эфрина?
– Уолли? Конечно знаешь. Он из коммуны. А что?
– Мы его вчера убили.
Он думал, она дернется; но нет.
– Что?
– Вчера один наш белый мудак, из тех, что потупее, проломил ему голову трубой; до смерти. При тебе, кстати. В кухне, внизу, пока мы на балконе сидели.
– Это Доллар его, – пояснил Денни.
– Боже мой… – прошептала она, потрясенно помрачнев.
– С Долларом ты разговаривала, он еще такой весь был… – продолжал Денни.
Пока она не перебила:
– …Доллара я помню. Уолли?
– Уолли – это кто? – Шкет закрыл глаза.
– Это который вечно про Гавайи твердил.
– А. – Шкет открыл глаза. – Да. Помню.
– Он… умер?
– Дурацкая какая-то драка. Не знаю, что у них там случилось. Мы все там были, и никто…
– Я знаю, что случилось, – сказал Денни. – Доллар – псих ебанутый! Кто-то, небось, сказал лишнее, а у Доллара отказали тормоза.
Ланья поцыкала.
– Типичный Уолли. Шкет, какой ужас! И что теперь будет?
Он пожал плечами:
– А что, например, может быть?
И в этот момент Денни втянул воздух и сказал:
– Ёпта, чувак! Кровожадные, сука, у тебя стихи. Вот этот, про пацана, который в шахту лифта упал… Ни хера себе…
Шкет на него глянул.
– «…Обе ноги… сломаны, – разобрал Денни, – мягкоголовый, желейнобокий…»
Шкет резко перекатился, цапнул книжку, дернул на себя («…Эй, ты чё?..» – сказал Денни), через Ланьины колени вытянул шею, вгляделся в текст.
Но Денни прочел неверно. Не угадал напрочь.
Шкет лег щекой Ланье и Денни на ноги.
– Ты как? – спросила Ланья, а Денни коснулся его лица.
