– Серьезно? – переспросила Роксанна, словно байка ужасно ее рассмешила. – Роджеру не говори ни за что. Он решит, что его околпачили.
Билл испустил громкое:
– Ха! – в небо. – Если правда, тогда это анекдот вечера!
– Ну я что, выдумываю?
– Ты редкостную гадость говоришь, – сказала Эрнестина. – Ты считаешь, он на такое способен?
– Ты же с ним знакома, – ответил Фрэнк. – По-моему, не похож на мастера пера.
– Да куда ни плюнь – попадешь в поэта, – бросил Билл.
– И вы думаете, – это голос Кэмпа; донесся из-под моста, Шкету было не видно, – он все стихи взял из этой тетради?
– Ну, может быть… – начал Фрэнк. – Я его ни в чем не обвиняю. Может, он взял только эти два. Не знаю. Может, взял всего пару строк, а я их-то случайно и запомнил…
Тельма возразила:
– Ты говоришь, они слово в слово, – и Шкет напряг слух, но ничего, кроме ее слов, не расслышал.
– Я говорю, мне так показалось, – ответил Фрэнк, и с навязчивой ясностью Шкет вспомнил, что Фрэнк говорил совсем другое.
– Любопытно, – задумчиво отметил Билл, опустив голову, – сплошь черные волосы и черный свитер. И зашагал.
Остальные следом за ним вошли под мост.
Фрэнк продолжил:
– Он мне в тот вечер сказал, что он поэт всего пару недель – по-моему, он выразился так. Да еще эта тетрадка, вся исписанная стихами, и они – ну, те два, что я прочел внимательно, – ужасно похожи на два стихотворения в его книжке. – Голос под мостом отдавался эхом. – А вы бы что подумали?
Тельма (лица Шкет не увидел) вошла под мост последней.
– Ну, ты явно думаешь, что он их позаимствовал… – Эхо стерло личность голоса.
– Я думаю, – донесся в ответ еще чей-то голос, – что он просто хороший… не скажу, что глупый, просто нелитературный – парень, и его такие вещи, наверно, особо не заботят. Да блин, он мне нравится. И в телохранителях у него эти ребята в цепях, поэтому я как бы надеюсь, что мы ему тоже нравимся.
– Он не подписал книжку своим именем, – сказал южанин.
– Ой, Фрэнк, а я думаю, ты просто…
Шкету пришлось прочистить горло, и последние слова Эрнестины заглушил хрип. (Беги к другим перилам, послушай, что они говорят, выходя из-под моста…) Он оглядел пустую тропинку.
В орегонском лесу, этой самой зимой, в выходной он взбирался на груду бревен, и одно покатилось, отдавило ему ногу, окровавив правую икру и порвав джинсы. Он думал, перелом голени. Но все-таки дохромал до времянки – четверть мили, сорок минут хромал. И все это время думал: «Мне никогда в жизни не было так больно. Мне никогда в жизни не было так…» Когда добрался до пустой хижины, мысль крутилась в голове мелодией, а не идеей; он сел на нижнюю койку – рабочего по имени Делман, – расстегнул ремень, стащил джинсы с ягодиц и одним движением содрал их с…
Он не закричал. Нет – легкие распластались в груди, и еще десять минут он способен был лишь легонько и часто дышать. С ноги по всей длине содрало присохшие к ткани кровь и плоть, и боль вознеслась в пределы, о существовании которых он даже не догадывался. Когда снова удалось подумать, так и не умолкнувшая мысль, связанная с воспоминанием о прежней, отнюдь не такой острой боли, зазвучала идиотски.
Он отпустил перила, и поразмыслил об этой истории (и почему-то о том, как звали человека, на чьей койке лежал с окровавленной ногой), и попытался припомнить, как откликнулся на критику Фрэнка десять минут назад.
В одну картину то и другое не лезло. (Они так легкомысленно восприняли!) Он похлопал глазами на пустую тропу.
Я написал?..
Глаза жгло; Шкет побрел с моста. Поднял было руку отереть лицо, увидел расплывшуюся траву и оборвал жест.
Одна нога обо что-то споткнулась, и он нестойко переступил.
Я помню, как их переписывал!
Я помню, как менял строки, чтобы они стали более… моими?
Шкет заморгал; шершавые пальцы окружены изгибами ножей. И первый ужас предшествовал крику?
…кто-то – Доллар? – Доллар за изгородью закричал.
Шкет разбросал руки и кинулся бегом, на звук. Слишком страшило то, что осталось позади.
Он мчался в сад; низкая ветвь хлестнула по лицу.
Рукой с ножами цапнул и отбросил листву, тормознул, не добежав, и услышал (хотя и не увидел), как Доллар закричал опять, а в мыслях: господи, остальные так притихли!
Черные и бурые руки махали и крутились (а среди них – желтые волосы Тарзана и плечо цвета теста), лупили кого-то в гуще схватки. Кто-то закряхтел.
Тельма, наблюдая, втянула воздух, оцарапав тишину.
Из заварухи:
– Эй, полегче!.. Полегче!.. Полегче, тут… Ынх!
Их сапоги скрежетом заглушали шелест перехваченных голосов и дыхания.
Шкет прыгнул, схватил, рванул, лишь в последний миг спохватившись и убрав орхидею.
– Эй, ты чё…
Собор заехал ему, когда он оттаскивал Шиллинга.
Голова Жреца врезалась ему в бок – получилось больно.
Шкет широко замахнулся, и Паук не заорал, а зашипел:
– Эхххххххххххххххх… От-т с-сука, блядь! – На животе у Паука ширилась ниточка крови.
– ОТВАЛИ! – Шкет оттащил Потрошителя. – Отвали, ёпта!
Ворона, Тарзана, затем Сеньору Испанью, еще махавших кулаками, отдернуло прочь.
Узнав его, они один за другим отошли к гостям, кольцом обступившим сад. В толпу проталкивались новые зрители.
Сиам в эпицентре потасовки задрал голову и нырнул Шкету под локоть; Шкет покачнулся, рывком втиснулся между последними двумя (Ангелом и Джеком-Потрошителем), и те чесанули прочь; по-прежнему высоко задирая орхидею, Шкет сграбастал Доллара за шиворот.
Доллар опять заорал и эмбрионально скукожился на плитах:
– Не убивай, ну пожалуйста, не убивай! Шкет, не убивай, пожалуйста, не убивай! Прости, Шкет! Не убивай!
Правая щека у него посинела и кровоточила; левый глаз заплыл, а во рту, кажется, завелась перхоть. Безуспешно вздергивая Доллара на ноги, Шкет чуть не поскользнулся. Крутя головой, заметил вспышку ножей; из разжатых пальцев зеленой чешуей ночи посыпалась листва. Он увидел кольцо скорпионов и гостей…
Эрнестина Трокмортон подпирала подбородок кулаками. Вход в сад преграждали Ланья, Кошмар, Денни и Леди Дракон. По бокам от них проталкивались Малыш и Адам. Капитан Кэмп за фонтаном – вода наморосила окаймленное ржавчиной пятно на мраморную грудь и поперек рога изобилия – смотрел сердито и готовился вмешаться. Полковник-южанин (с кольцом седых волос) готовился его удержать.
– Я ничего не сделал! Я ж ничего не хотел. Я не хотел ничего, я тебе клянусь, Шкет! Я клянусь, это не я!
