– Многие отмечают, как бы это выразиться, живописность ваших стихов, их красочную наглядность. Нет ли тут связи с насилием?
– Может, и есть. Но я не знаю какая.
– А вашим друзьям в гнезде нравится ваша книга?
– По-моему, большинство особо не читает.
– Эй, браток! – крикнул Кошмар. – Я, блядь, даже не у него в гнезде, а прочел, блядь, с начала до конца! – отчего кто-то еще выкрикнул:
– Ага, клевые! Шкет клево пишет, – а кто-то другой:
– Так вы ж сами ему гулянку закатили!
Шкет откинулся на спинку скамьи, и засмеялся, и закрыл глаза. Смех его зародился в катастрофической буре криков и окликов.
– Хватит, – громко сказал Билл. – Ну хватит. У меня к Шкету еще пара вопросов. Ну хватит…
Шкет открыл глаза – ресницы, оказывается, мокрые. Свет в саду мерцал и шел полосами. Шкет потряс головой.
– Я хочу спросить, Шкет…
– Всё, тихо, кончайте! – сказала Сеньора Испанья. – Эй, харэ, закрой пасть! Он Шкета спрашивает!
– …хочу вас спросить: как бы вы обобщили то, что пытаетесь сказать в своих стихах?
Шкет облокотился на колени:
– Вот как мне, по-вашему, обобщать то, что я пытаюсь сказать?
– Вы, вероятно, предпочтете, чтобы мы просто прочли…
– Ёпта, да мне до звезды, читаете вы или нет.
– Я в том смысле…
– Я пытаюсь, – Шкет поглядел на Билла, в паузе хмурясь, – языковым катализом сконструировать иллюзию соучастничества, кристаллический и кристально чистый алкагест.
– …еще разок? – спросил Билл.
– Вы переслушайте повнимательнее – поймете. – И Шкет перевернул хмурость – получилась улыбка. – А затем слова умрут у вас под руками, и вы перестанете понимать.
Билл рассмеялся:
– Ладно, и как вы считаете – ваша работа достигает этого… того, чего вы добиваетесь?
– Мне-то откуда знать? – Шкет снова откинулся на спинку скамьи. – Допустим, кому-то понравилось то, что я написал. Тогда хорошо бы мои нынешние слова что-то этому человеку прояснили. Допустим, кому-то не понравилось. Я сноб. С этим человеком я тоже захочу поговорить. С одним тебе хорошо, с другим плохо – поэтому говоришь по-разному. То, что можно сказать одному и другому, почти никак не пересекается. Или мне как раз и удалось. – Он сел попрямее. – А может, знаете, кто-то найдет причины даже и не требовать. Слушайте, ребятам уже не сидится. Я и так чересчур разболтался. – Он оглядел собравшееся гнездо. – Я так понял, мистер К уже не появится.
Эрнестина Трокмортон (рядом стоял Паук – живот перетянут марлей и клейкой лентой) ответила:
– Видимо, нет. Он страшно расстроится, что вас не застал. Прямо не знаю, куда…
– Думаете, с ним что-то случилось? – Ворон заозирался, качая плюмажем. – Сходить поискать?
– Нет-нет! – сказала Эрнестина. – Нет, это лишнее. Перед отъездом он предупредил, что… может задержаться. Потому и велел хозяйничать нам с капитаном.
Ни капитана, ни Фрэнка на полянке не было. Прямо по курсу стоял Пол Фенстер с пивной банкой у бедра.
– Слушайте, почти все наши здесь. – Шкет встал, пошарил в цепях на шее. – Мне пора валить. Если кто хочет со мной – давайте двигать. – Он нащупал проектор (порезал костяшку большого пальца об острие орхидеи и подумал: за эффектные выходы надо платить) и щелкнул рычажком.
Скорпионы на траве сощурились в синем свете. Денни покрутил ручки на пульте и рассмеялся: Ланью объял вихрь малинового и индиго.
Оттуда, где сидела Леди Дракон, восстал ее дракон.
– Э… спасибо. – Билл огляделся. – Мм, спасибо вам огромное. Наверняка Роджер получит, что… то есть вы рассказали довольно любопытные…
Люди поднимались посреди разгорающегося, разрастающегося зверинца.
Трехмерный Роршах, он же Денни, крутился, кружился, плыл сквозь сутолоку.
Шкет погас, чтоб его нашла Ланья. Она взяла его за руку. Ветви прореза́ли неосязаемость свечений, что покатились по саду.
– Как я справился?
– Боже мой, – сказала она. – Вот это вечеринка! Роджер даже не представляет, что пропустил, – или, может, представляет.
В другом саду за спинами десятка гостей Кэмп и Фенстер глубоко погрузились в оживленное единодушие.
В углу грузный Собор и белый Калифорния (вислые сальные волосы достают до цепей); налакались оба:
– Идем уже? Уй ёпта… Уй бля, я не могу…
– А чего мы идем?
– Да пора уже, нет?..
– Уже пора?..
Еще трое прошлепали напрямик через пруд в «Мае».
А Саламандр принялся так энергично ржать и тыкать пальцем, что Шкет подумал: пьян в дугу, еще минута – и рухнет. Тот, однако, вместе с Флинтом, черной девицей, Долларом и Харкоттом успешно зашагал через террасу.
Шкет подумал (увидел, как капитан Кэмп поднимает голову, и подумал контрапунктом к первой мысли: он думает о том же): они сейчас тут всё разнесут.
Не разнесли.
– А, – сказал Кэмп Эрнестине, – то есть они уходят… ну, э… доброй ночи!
Откровение сказал:
– Слышь, я не могу идти. – Он затряс головой, золотой ватой взвихрив волосы. На очень розовой груди загремели желтые цепи. – У меня тут еще дела кой-какие, слышь? И я вообще, блядь, в хламину… вы идите, а я, может, к утру подгребу.
Шкет кивнул, протиснулся мимо него и очутился перед Тельмой, которая открыла рот, промолвила:
– Э-э… – и исчезла.
Ангел взял с барного стола полную бутылку виски, прижал к себе худым локтем и зашагал за остальными.
– Эй… – сказал черный бармен.
К ним поспешил капитан Кэмп.
Можно выставиться героем, подумал Шкет, велеть, чтоб вернул бутылку. Вдруг сказал:
– Ёпта… – вырвался из Ланьиной хватки и подбежал к бару. – Капитан, нам еще долго…
– Ваш друг, – сообщил капитан Кэмп, – только что унес целую бутылку…
– …еще долго идти до дома. Вряд ли нам хватит одной. – Шкет взял другую (выбрал ее, потому что в ней была пробка, но запоздало разглядел, что полна она лишь наполовину; что ж, главное – жест) и, глядя в капитанову гримасу, щелкнул проектором. – Поблагодарите от меня мистера Калкинза. Доброй ночи.
Кэмп сощурился и попятился; лицо омыло бледной синевой под цвет рубашки. Глаза, расширяясь, поползли вверх.
Когда Шкет спустился с террасы и уже прошел полгазона…
– Ну что, – сказала ему Ланья, – за детский сад!
– Иди в жопу. Хочешь вернуть?
– Не хочу. Пошли.
