– Эй, – говорил Ангел молодому филиппинскому привратнику, – выпить хочешь, бля? Чего тебя-то на праздник не пустили?
– Нет, спасибо. Все нормально…
– У тебя тоже есть право на праздник! Пить будешь?
– Спасибо, нет. Доброй ночи.
– Вот уебаны, а? Поставили узкоглазого жопу рвать всю ночь, пока они там развлекаются…
– Все, – сказал Шкет. – Двинули. Давай-давай, иди. И поскорей, будь другом.
– Эй, узкоглазый; ты из Нама? Я был в Наме…
– Иди уже!
– Я был в Наме, – сказал Ангел. – Надо его напоить, бля!
Когда Шкет выгнал свое ослепительное стадо за ворота, Лансанг сказал:
– Извините, я тут должен вам передать.
– Чего? – обернулся Шкет.
Коричневая рука нырнула под коричневый лацкан во внутренний карман.
– Вот. – В уголке конверта – маленький логотип «Вестей». – Мистер Калкинз просил передать, если выйдет так, что он не успеет вернуться.
– А. – Шкет сложил конверт и сунул в карман штанов к гармошке.
– Это что? – спросила Ланья. Одной рукой она обнимала Денни за плечи.
Шкет пожал плечами:
– А где мадам Браун?
– Ушла с Эвереттом, давно уже.
– А.
Улицу освещали паук, дракон, тритон и какая-то, что ли, цапля.
– Эй, можно глотнуть? – спросил Джек-Потрошитель на перекрестке.
– Запросто. И сам неси.
– Спасибо. – Потрошитель забрал бутылку, снял пробку, глотнул и рыгнул. – Ёпта! – Надел пробку обратно. – Хорошо-о! – И затряс головой, как терьер. – М-да… Эй, видал старика этого белого из Алабамы, плешивого такого? Полковник, кажись…
– Видел, – ответил Шкет. – Не знаком.
– Занятный старичина, – сказал Потрошитель. – Полюбил меня как родного. Всю ночь хвостом ходил, ёпта.
– Чего хотел?
В сиянии текучих зверей Потрошитель улыбнулся в бутылку:
– Мой большой черный хуй пососать.
Шкет рассмеялся:
– Ты ему дал?
– Бля-а. – Потрошитель отер горлышко бледной ладонью, снова надел пробку. – В Атланте я б со старика баксов десять или двадцать срубил, да? Хоть бы и на постоянке – типа, заходишь раз в пару дней, скидаешь штаны и деньги гребешь. Ничё так. А здесь-то нету денег никаких. – Потрошитель сунул руку под тяжелые цепи, вжался мелким подбородком в шею, поискал проектор, нашел, щелкнул. И повторил: – Но он ничё так.
Шкет шел бок о бок с бешеным богомолом, что вращал рубиновыми глазами.
Глядя на тех, кто шагал меж раздутых огней, Шкет сообразил, что отряд, направлявшийся к Калкинзу, был больше почти на четверть. На перекрестке скорпион Кошмара превратил полдюжины человек в силуэты (опознавался только Малыш).
Слушая их молчаливый поход оттуда, Шкет вспоминал шумное шествие туда. На углу в вышине вспыхнул фонарь (они его уже миновали. Где?), и под фонарем Шкет разглядел парочку рука в руке.
– Эй, вы.
Женщина удивленно обернулась и подняла свободную руку; браслеты зазвенели до самого бледного локтя. Женщина вопросительно заморгала, потом улыбнулась.
Мужчина посмотрел на Шкета:
– Здрасте. – Смахнул со щеки длинные волосы цвета дикого риса и тоже улыбнулся.
– А вы что тут забыли?
– Ой, мы… ну, мы были… у вас на празднике. – Поверх двубортного пиджака – большой медальон с львиной головой, при таком освещении как будто металлопластиковый. Висел медальон на оптической цепочке. – Нам надо на Темпл – думали прогуляться с вами вместе, чтоб не скучно было.
– Можно, да? – спросила женщина.
– Без проблем, – сказал Шкет. – Гуляйте, где, блядь, заблагорассудится.
– Э… спасибо, – сказал мужчина.
– Выпить хотите? – Шкет обернулся во мраке. – Эй, Потрошитель, иди сюда. – Из богомола высунулась рука шинного цвета, и Шкет забрал бутылку. – Вот, выпейте. Далеко идти.
– Спасибо, но нет, – сказал мужчина. – Я не пью.
– А я пью, – сказала женщина и протянула звякающую руку.
– Хорошо, – кивнул Шкет и вручил ей бутылку. Пока она еще отвинчивала пробку, он отошел, гадая, где за считаные секунды умудрился потерять Ланью и Денни.
Расслышал их смех футах в двадцати позади.
Обернулся в темноту; и понял, как она темна.
– Страшно? – засмеялся Денни. – Тут нечего бояться.
Ланья сказала:
– Я не боюсь. Я, в отличие от тебя, в призраков не верю.
Шкет включил огни.
Ланья взвизгнула и упала Денни в объятья; оба посинели и истерически расхихикались.
– Напилась? – спросил Шкет.
– Нет, – ответила она. – Я не напилась, – и опять засмеялась.
– А по запаху напилась, – сообщил Денни.
– Откуда тебе… – Смеясь, она выпрямилась и чуть не споткнулась о бордюр.
Отчего всех троих пробило снова.
Посреди следующего квартала Денни спросил:
– Понравился тебе твой праздник?
– Ага, – сказал Шкет. – Жалко, что не пожелал доброй ночи этой тетке с крабовыми котлетами и синей прической. Вот она была лучше всех.
– Эрнестина? Ей цены нет! – сказала Ланья. – А где моя гармошка?
Шкет полез в карман. Помимо гармоники и конверта в глубине нашелся песок. Металл в руке был теплый, точно его подогрели искусственно.
Шкет отдал гармошку Ланье.
Шагая рядом, она сыграла три аккорда, а затем перешла к импровизации, и долгие платиновые ноты увели ее на два, три, четыре шага вперед.
Денни включил огни (а Ланьино платье, должно быть, выключил). Спина у Ланьи серебрилась; играя, она наступала на свои сочлененные тени.
Между двумя нотами у Шкета в кармане что-то хрустнуло. Конверт. Он сунул толстые пальцы в карман, пощупал сгиб.
Саламандр, крепко зажав под мышкой девушку в бордовых джинсах, заскочил в сумрачный полусвет:
– Эй, Шкет! – Ухмыльнулся – широконосый, веснушчатогубый – и выскочил.
Шкет нафантазировал разговор: Саламандр, а мистер Калкинз не нанимал тебя гонять прохожих от своего дома? Ты не на него работал в тот первый день, когда вы меня избили? Нет, не хочу знать.
Позади пикировались Ангел, Флинт и Жрец.
– Нет! – сам себя перебил Флинт в ответ на какую-то просьбу Доллара. – Тебе-то зачем? Ты нам только что рассказал, как тебя от него тошнит.
– Мне чё интересно-то… – промямлил Ангел. – Не, ты погодь. Пускай пьет. Белый тупица хочет блевануть – да и пожалуйста… Так вот, мне чё интересно: а откуда все эти ниггеры взялись?
