– Да не. – Приземлилась еще одна кучка. – Это вряд ли.
Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп, хлоп-хлоп, отстучали скатанные «Вести» по бедру. Подошел Джон и еще больше заслонил свет.
Тупп-фышш, тупп-фышш, профыркала лопата.
– Что-то слишком близко к жилью копают, – сказал Шкедт Ланье. – Это же латрина.
– Мне-то ты зачем говоришь? – ответила она. – Ты им скажи.
– Вот и я думаю, – сказал Джон и унял газету. – Ты считаешь, слишком близко?
– Ёпта, – сказал тот, которому хотелось на Гавайи, и прожег Шкедта взглядом.
– Слушайте, – сказал Шкедт, – делайте как хотите, – и отошел.
И тотчас споткнулся о ноги чьего-то спальника. Выпрямляясь, чуть не наступил еще кому-то на голову. В миллиметрах за кругом тьмы – бюро, гардеробы, кресла, кушетки, и их надо двигать отсюда туда, а потом еще куда-нибудь… Он заморгал в жаре костра и сунул руки в задние карманы джинсов. Из-за спин еще троих посмотрел, как кудрявый мальчик (Джомми?) тащит бочку – «Клево, скажи? Ой-ё! Ты глянь только. Мы когда ее нашли – я сам не поверил… Это мука́. Настоящая мука. И не испортилась. Ой, спасибо, шкет. Ага, толкай ее… да, сюда», – вокруг торца деревянного стола.
– Сюда? – переспросил Шкедт и закряхтел. Фунтов двести в этой бочке, не меньше.
– Ага.
Остальные еще чуточку попятились.
Кряхтя уже вдвоем, Шкедт и Джомми запихали бочку на место.
– Знаешь чего, – улыбнулся Джомми, отступая и вытирая лоб, – если ты у нас тут голодный, попроси чего-нибудь пожрать.
Пока Шкедт соображал, о чем речь, подошли Милли и Ланья.
– Ой как приятно, что ты опять пришел и помогаешь, – сказала Милли, проходя между Шкедтом и костром. Прямо над глазами Шкедту было жарко, но в ее тени похолодало. Милли пошла дальше.
Ланья смеялась.
– Мы зачем пришли? – спросил он.
– Я хотела с Милли быстренько поговорить. Уже всё. – Она взяла его за руку. Они зашагали между скатками и спальниками. – Спим у меня, где прошлой ночью.
– Ага, – ответил он. – А одеяла на месте?
– Если никто не унес.
– Гавайи, – произнес кто-то неподалеку. – Сам не знаю, чего бы мне прямо сейчас не рвануть.
Ланья сказала:
– Джон спрашивал, не хочешь ли ты порулить новым проектом коммуны. Строительством латрины.
– Господи боже!..
– Он считает, у тебя задатки лидера…
– И чутье на эту задачу, – договорил он. – Работы мне и так хватает. – Смаргивая послеобразы костра, он увидел, как блондин, уже снявший рубашку, стоит на краю и лопатой забрасывает землю обратно в яму.
Вместе с Ланьей он ступил во тьму.
И вновь подивился, как она отыскивает дорогу. И вновь остановился первым, поняв, что пришли.
– Ты что там делаешь?
– Я повесила одеяла на сук. Снимаю.
– Тебе видно?
– Нет. – Листва взревела. Одеяло задело его по лицу на лету. Они расправили его вдвоем. – Натяни левый… нет, от тебя правый угол.
Трава и прутики подались под коленями, когда он плюхнулся на середину. Они тепло сшиблись.
– Знаешь Ричардсов?
Артишоки…
Он нахмурился.
Она легла рядом, раскрыла кулак у него на животе.
– М-м?..
– Положительно бредовые тупицы.
– Да?
– Ну, они положительные. И довольно тупые. Бредить пока не начали, но это не за горами. Зачем я вообще взялся за эту работу?
Прижимаясь к нему, она пожала плечами:
– Когда ты согласился, я подумала, ты просто из тех, кому непременно нужна работа.
Он гмыкнул.
– Тэк с первого взгляда решил, что я не работал ни дня в жизни. Мне же не нужны деньги, так?
Она сунула руку ему между ног. Он их раскинул и положил ладонь сверху, втиснув толстые пальцы между ее тонкими.
– Мне пока не требовались. – И она сжала.
Он заворчал.
– Тебе – конечно. Тебя тут все любят. Везде приглашают, да? – Он поднял голову. – Он инженер, она… домохозяйка, я так понял. Читает стихи. И в стряпню добавляет вино. Такие люди… занятно, знаешь. Не могу вообразить, как они трахаются. Но ведь как-то должны, видимо. У них дети.
Она отняла руку и легла ему на грудь.
– А такие, как мы. – Ее голос зафырчал ему в подбородок. – Вообразить, как мы трахаемся, проще всего, да? Но нельзя представить, что у нас дети, правда? – Она хихикнула и ртом прижалась к его рту, сунула язык ему в рот. А потом застыла и взвизгнула: – Аййй.
Он засмеялся:
– Дай я ее сниму, пока не пырнул кого-нибудь! – Он приподнял бедра и стащил орхидею со шлевки, а потом снял и ремень.
Они обнимались долгими полосами жара и холода. Один раз, лежа навзничь, голым, под ней, он терся лицом о ее шею, сжимал ее качкие ягодицы, а потом открыл глаза: сквозь джунгли ее волос сочился свет. Она замерла на взлете. Он запрокинул голову.
За деревьями колыхались полосатые чудища.
Ниже по дорожке шли сияющие скорпионы.
Все больше деревьев заслоняли их свет, и еще больше деревьев, и еще.
Он посмотрел на нее и прежде тьмы различил отпечаток своей цепи по верху ее грудей. А затем двухлепестковым цветком, что поторопился раскрыться навстречу неверной недолговечной заре, они закрылись, хихикая, и хихиканье стало долгими, глубокими вздохами, едва она задвигалась снова. Когда она кончила, он накрыл их обоих углом одеяла.
– И ты знаешь, он пытался зажать мои деньги.
– Ммм. – Она примостилась к нему теснее.
– Мистер Ричардс. Сказал мадам Браун, что будет платить пять долларов в час. А выдал всего пятерку за полдня. Представляешь? – Он заворочался.
Он толкнул ее в ногу, и Ланья сказала:
– Господи боже, ты все равно весь твердый… – и цыкнула.
– Честно. Конечно, они меня покормили. Может, расплатится завтра.
Но она взяла его руку и сдвинула вдоль тела; снова перепутавшись, их пальцы сомкнулись на нем, и она заставила его дергать и предоставила ему дергать. Положила голову ему на бедро и принялась лизать и покусывать его костяшки, сморщенную плоть мошонки. Он дрочил, пока ее волосы у него на бедрах не погрузились совершенно в некий растительный ужас, а потом проворчал:
– Ладно…
Кулаком трижды заехал ей в лицо, прежде чем уступил ей себя. Она просунула руки ему под бедра, ногами обняла его ноги, а он задохнулся и отпустил ее волосы.
