Он обмотал веревкой грудь, затянул неуклюжий узел – все равно что вязать узлы, когда руки в клею, – который, может быть, не развяжется. Бобби повалился Шкедту на колени – тяжелый, и босая нога заскользила назад.
– Тащите! – и Шкедт подергал веревку.
Разглядел, как веревка заструилась через порог, натянулась и замедлилась. Груз на коленях полегчал, отодвинулся. Кроссовка протащилась по ноге, стукнула о дверь, и опять махнула, и поднялась, капая ему на щеку. Основанием ладони он размазал пятно по лицу и шагнул назад.
«Господи боже!..» какой-то девчонки в дверях выключило все звуки, кроме ветра и гулкого голоса:
Бобби, Бобби, умоляю, ты меня слышишь?
Какой-то парнишка сказал:
– Во блин!..
А потом нервный смешок Денни:
– Ну и каша!..
Леди Дракон сказала:
– Так, я его отвязываю – спустите веревку шкету.
На дне шахты, босой пяткой опираясь на заляпанную ось поперек натяжного устройства, Шкедт смотрел вверх. На миг показалось, что к нему спускается кабина. Но нет – просто световая обманка: на краю зрения колыхались и мерцали два зверя по бокам от двери.
На Шкедта упала веревка. Он ухватился за нее одной рукой, потом другой. Кто-то потянул; веревка ободрала изгвазданные ладони.
– Стой!.. – Веревка обвисла.
Леди Дракон склонилась в шахту, намотав веревку на кулак:
– Готов?
– Ага. – Он опять надел петлю на голову и под мышки. – Готов.
И они потащили.
Когда его голова показалась над порогом, Денни и еще кто-то, уже стоя на коленях, поймали его под руки. Порог проскреб по подбородку, по груди.
Кумара просто зажала рот ладонью и спряталась за спину Тринадцати.
Шкедт выполз, поднялся, сделал несколько шагов. Остальные отшатнулись.
– Господи боже! – Леди Дракон потрясла головой, распахнув глаза, и скатила веревку по бедру. – Господи!..
Денни, странно улыбаясь, попятился, копоша на груди пальцами с черными ободками на ногтях.
– Ну ты вообще… – Он отбросил с лица светлые волосы, будто прикидывая, какой из нескольких комментариев выбрать. – Выглядишь не лучше… – И посмотрел на пол.
– Э-э… – сказал Тринадцать. – У нас там кой-какие шмотки есть. Хошь глянуть? Переодеться во что-нибудь, ну… короче.
– А, ну да. – Шкедт опустил глаза, увидел кровь – на себе, на полу. Кровь не текла. Смахивала на желе. – Спасибо. – И посмотрел на то, что лежало на полу, а между тем в шахте водопадом ревели ветер и женский голос. – Мне бы надо отнести… его наверх.
Рубашка у Бобби порвалась на спине. Плоть, где ее не содрало, полиловела.
– Можно волоком его, – посоветовал Тринадцать. – У нас брезента не осталось?
Кто-то – Шкедт не опознал – ответил:
– Выкинули.
Шкедт втянул воздух сквозь зубы, нагнулся, подхватил Бобби за плечи, потянул. Один глаз – открытый – при падении лопнул. Лицо на четверть расплющилось, точно глиняное.
Тринадцать заглянул в шахту, задрал голову и сказал:
– Леди Дракон, вот зачем надо было ей орать, что ее пацан умер?
– Затем, – ответила Леди Дракон, – что, будь я его матерью, я бы хотела знать!
– А вдруг бы он еще…
– Слушай, – сказала она, – его ж не со второго этажа запульнули. Тут семнадцать, восемнадцать этажей!
Шкедт подсунул руку Бобби под коленки, нестойко поднялся, шагнул назад.
– Полегче! – Денни схватил его за плечо. – Ты же не хочешь опять туда?
Шкедт сказал:
– Запустите лифт! – Тело в руках было тяжелое, не такое теплое и текло меньше.
– А? – Это Леди Дракон, которая сматывала веревку. – А, ну да! – Она снова прыгнула в кабину, как-то еще подергала переключатели над кнопками.
Дверь начала закрываться. Леди Дракон выставила руку. (Кхынк.)
Денни отступил, а Шкедт внес Бобби в лифт.
– Малыш, Адам, поднимайтесь с остальными, – сказала Леди Дракон из глубины кабины.
Но Шкедт, повернувшись лицом к закрывающейся двери, не понял, к которым из тех, кто стоял позади Тринадцати и Кумары, она обращалась: их светощиты погасли.
Спустя мгновенье во тьме он услышал, как рука Леди Дракон пошарила в цепях; и кабину затопил свет.
– Чтоб ты видел, что делаешь, – пояснила дракон. – Давай я нажму. Какой этаж? Семнадцатый?
– Да, – кивнул он и посторонился.
Кабина тронулась вверх.
Дракон, сообразил Шкедт, был больше лифта. Поскольку состоял дракон из света, казалось бы, стены и потолок должны были отсечь и боковой коготь, и макушку. Но выглядело иначе: фрагменты голубых эмалированных стен и потолка стали как будто прозрачные, и коготь с макушкой светили насквозь. Призрак отражался со всех четырех сторон.
Стоя в лифте, перехватывая свой груз – перехватывать пришлось несколько раз, – Шкедт разглядел бороздки – точно расплывчатая картинка на вертикальном телеэкране: наклонишься вправо – они бегут влево; наклонишься влево – бегут вправо. Он сказал:
– Тебе, наверно, лучше со мной не выходить.
Дракон ответила:
– Я и не планировала.
Он опять перехватил тело поудобнее, опустил глаза, посмотрел, подумал: пахнет… специфический запах. И раздражала бумажка – он глянул ниже колен; спичечная книжка, что ли? – прилипшая к босой ступне.
Почему, подумал Шкедт, почему я торчу тут, обнимая груду тяжеленного мяса, которое все в крови?.. А потом что-то изнутри подрало ему лицо; горло перехватило, на глаза навернулись слезы. То ли страх, то ли горе – погасло мгновенно, как похоть, мимоходом подравшая чресла.
Он поморгал, опять переступил, перенес вес на обутую ногу. Босая прилипла к полу.
Колыхания и колебания, которые выдали бы, о чем думает Леди Дракон, прятались в ярком свете.
Шкедт опять переступил. Сандалия тоже прилипла.
Кабина замедлилась; дверь открылась.
Кулак миссис Ричардс заехал ей в подбородок. Жест – как у Джун, только выразительнее.
Миссис Ричардс все пятилась и пятилась.
Джун поймала мать за локоть.
Миссис Ричардс закрыла рот и глаза и затряслась. В тишине внезапно заскрипели пронзительные ломкие всхлипы.
– Отведи-ка мать наверх, – сказал Шкедт и следом за своей гротескной тенью ступил в коридор.
Джун мотала головой, переводя взгляд с него на мать, пока на его тень не наехала другая. Джун смотрела не на него, а на сияющего призрака в закрывающемся лифте.
