Кстати, вот что интересно, подумал он. Когда я только ее увидел, это была «миссис Крыса», причем с большой буквы. А когда я собрался ее убить, она стала «животным» и в перспективе – «дохлым грызуном».
Крыса так и лежала на коврике у порога. В ее шерсти запутались градины. Розовая лапка (до жути похожая на крошечную человеческую руку) продолжала скрести по воздуху, хотя уже медленнее и слабее.
– Сейчас твои мучения закончатся, – сказал Дрю и замахнулся совком. Замахнулся повыше, чтобы ударить сильнее, и… опустил руку. Почему? Что его остановило? Эта розовая лапка? Черные глазки-бусинки?
Дерево разрушило крысиный дом и чуть не убило саму миссис Крысу (вот опять «миссис» и с большой буквы), но она все же сумела доползти до крыльца, бог знает, каких усилий ей это стоило, – и какова будет награда? Удар каминным совком, который добьет ее окончательно? В последние дни Дрю сам себя чувствовал совершенно разбитым, и, как бы нелепо это ни звучало (а звучало и вправду нелепо), он даже сочувствовал этой крысе.
Студеный ветер пробирал до костей, град летел прямо в лицо, и Дрю снова дрожал от озноба. Надо скорее закрыть дверь, но он просто не мог оставить раненое животное медленно умирать в темноте. У него на пороге, на коврике с надписью «Добро пожаловать».
Отставив лампу в сторонку, Дрю зачерпнул крысу совком (хотя, наверное, лучше сказать «подцепил»: крыса все же не жидкость, чтобы ее черпать). Потом подошел к печке и аккуратно стряхнул крысу на пол. Розовая лапка продолжала бесшумно скрести по воздуху. Дрю наклонился, уперся руками в колени и долго кашлял, пока перед глазами не заплясали черные точки, а сам кашель не обернулся сухими позывами к рвоте. Когда приступ прошел, Дрю отнес лампу к креслу и сел.
– Вот теперь умирай, – сказал он. – По крайней мере умрешь в тепле.
Он погасил лампу. Теперь комнату освещало лишь слабое красное мерцание гаснущих угольков. Это мерцание напомнило Дрю, как скребла по воздуху крошечная розовая лапка… все скребла… и скребла. И скребла до сих пор, ему было видно.
Надо подбросить дров в печку, прежде чем идти спать, подумал он. Если ее не разжечь, к утру в доме будет холодно, как в склепе.
Но кашель, который временно унялся, наверняка начнется снова, если Дрю сейчас встанет и потревожит мокроту. А он так устал.
К тому же ты положил крысу поближе к печке. Ты принес ее в дом для того, чтобы она умерла своей смертью. А не для того, чтобы сжечь ее заживо. Утром, как встанешь, растопишь печку.
Снаружи выл ветер, то срываясь на пронзительный, почти женский визг, то стихая до глухого гула. Град стучал в окна. Звуки сливались в единый шумовой фон. Дрю закрыл глаза, потом снова открыл. Крыса уже умерла? Поначалу ему показалось, что да. Но потом ее лапка все-таки шевельнулась, слабо царапнув по воздуху. Значит, еще не совсем умерла.
Дрю закрыл глаза.
И уснул.
22
Он проснулся, вздрогнув от грохота, когда на крышу упала еще одна ветка. Он не знал, сколько проспал. Может быть, минут пятнадцать, а может, и два часа, но в одном он был уверен: рядом с печкой не было никакой крысы. Видимо, мадам Крыса была не так сильно ранена, как ему представлялось; она оклемалась в тепле и теперь где-то в доме. Соседство не из приятных, но он сам виноват. Он сам принес крысу в дом.
Они не заходят в дом без приглашения, подумал Дрю. Вампиры. Варги. Дьявол в черных сапогах. Они войдут, только если ты сам пригласи…
– Дрю.
Услышав чей-то голос, Дрю подскочил от испуга и чуть не опрокинул лампу. Он огляделся и в тусклом свете почти догоревших углей увидел крысу. Она сидела на письменном столе в закутке под лестницей, сидела на задних лапах между ноутбуком и принтером. Прямо на рукописи «Биттер-Ривер».
Дрю попытался заговорить, но поначалу издал только сдавленный хрип. Он кашлянул, прочищая горло – оно жутко болело, – и попытался еще раз:
– Мне показалось, ты что-то сказала.
– Не показалось.
Рот у крысы не двигался, но голос шел от нее, это точно; голос звучал извне, а не в голове Дрю.
– Это сон, – сказал Дрю. – Или бред. Или и то и другое.
– Нет, все взаправду, – сказала крыса. – Ты не спишь и не бредишь. Температура проходит. Проверь сам.
Дрю потрогал свой лоб. Вроде и вправду уже не такой горячий, но это еще ничего не доказывает. Все-таки он сейчас разговаривал с крысой. Он достал из кармана спички, зажег лампу и поднял ее повыше. Он думал, что крыса исчезнет, но она никуда не исчезла: так и сидела на задних лапах, аккуратно обернув их хвостом, а передние лапы (розовые и до жути похожие на человеческие руки) прижимала к груди.
– Если ты настоящая, то слезь с моей рукописи, – сказал Дрю. – Я вложил в нее столько труда, и мне не хочется, чтобы титульная страница была испачкана крысиным дерьмом.
– Ты хорошо потрудился, – согласилась с ним крыса, но с рукописи не слезла. Лишь почесала себя за ухом, вполне бодрая с виду.
Ее, наверное, не ранило, а просто оглушило, подумал Дрю. Если она вообще есть. Если она была.
– Ты хорошо потрудился, и поначалу все шло отлично. Ты, так сказать, встал на рельсы и мчался на всех парах. А потом все посыпалось, да? Как с предыдущими книгами. Не горюй, это обычное дело. Все начинающие романисты упираются в ту же стену. Знаешь, сколько незаконченных книг валяется по шкафам и по ящикам письменных столов? Миллионы.
– Я заболел и поэтому не мог нормально работать.
– Подумай как следует и будь честен с собой. Все началось раньше, еще до болезни.
Дрю не хотелось об этом думать.
– Ты утратил свое селективное восприятие, – сказала крыса. – С тобой так происходит каждый раз. По крайней мере когда дело касается больших романов. Происходит не сразу. Но по мере того как книга растет, начинает дышать, выбор приходится делать все чаще и чаще, и твое селективное восприятие дает сбой.
Крыса встала на четыре лапы, подошла к краю стола и снова уселась на задние лапы, как собака, выпрашивающая угощение.
– У каждого из писателей свои привычки, свои источники вдохновения, своя скорость работы, но чтобы написать большой, полноценный роман, непременно нужны продолжительные периоды сфокусированного изложения.
Это я уже слышал, подумал Дрю. Почти слово в слово. Но где? От кого?
– Буквально в каждый момент этих сфокусированных периодов – этих полетов воображения – писателю приходится делать выбор как минимум из семи слов, выражений и деталей. Талантливые писатели делают правильный выбор почти бессознательно; они, скажем так, баскетболисты-профессионалы от литературы и попадают в кольцо с любой точки игровой площадки.
Где? От кого?
– В основе того, что мы называем писательским мастерством, лежит непрестанный процесс отсеивания всего лишнего…
