Принудительные копуляции у шимпанзе почти не известны, но это не значит, что их самки обладают сексуальной автономией. Скорее причина здесь кроется в том, что самки никогда не ограничивают сексуальные притязания самцов. Как и у горилл, у шимпанзе агрессия самцов по отношению к самкам создает атмосферу сексуального устрашения. Факты свидетельствуют, что на пике фертильности самки шимпанзе чаще имеют наиболее тесные связи и чаще совокупляются именно с теми самцами, которые вели себя с ними наиболее агрессивно
[308] на протяжении всего периода эструса.
Детоубийство у шимпанзе хорошо известно, хотя и по единичным наблюдениям. Как и в случае с гориллами, оценить распространенность убийств детенышей самцами довольно сложно, однако риск таких убийств определенно существует, создавая постоянную угрозу репродуктивному успеху самок.
В свою очередь, бонобо, или карликовые шимпанзе, тоже живут большими группами, состоящими из самцов и самок, но особенности сексуального поведения значительно отличают их не только от близких родичей, но и от всех прочих млекопитающих. Как мы уже видели, бонобо приобрели способность использовать сексуальное поведение для смягчения социальных конфликтов, а также вступать в сексуальные контакты с особями любого пола и социального статуса. В целом самки и самцы имеют равное социальное положение (то есть кодоминируют) и равный доступ ко всем экологическим ресурсам. Самки устанавливают прочные социальные союзы и дружеские отношения с другими самками. Как следствие, принудительного оплодотворения у бонобо
[309] фактически не существует, и у них не известны ни случаи детоубийства, ни другие формы жестокого насилия в пределах социальных групп. Тем не менее у них, как у шимпанзе и горилл, всю работу по выращиванию детенышей берет на себя самка.
Подводя итоги, можно утверждать, что у наших ближайших родственников, то есть у обоих видов шимпанзе, самки склонны к промискуитету (хотя и по разным причинам), лишь время от времени получают возможность выбрать себе сексуальных партнеров и полностью обеспечивают всю заботу о потомстве. При этом только у шимпанзе самки рискуют лишиться детенышей из-за убийства их самцами.
Ни одно человеческое общество в мире не избавлено от сексуального конфликта и насилия
[310], но все же частота, сила и смертоносность этой «войны полов» у людей значительно отличаются от того, что мы наблюдаем у родственных нам человекообразных обезьян. Различия между людьми и обезьянами особенно заметны, когда речь заходит об истреблении детенышей самцами. Если взглянуть на обезьян через призму человеческой биологии, средний самец павиана, гориллы или шимпанзе предстает маньяком-детоубийцей, только и ждущим подходящего случая для своего черного дела. На детоубийства приходится 38 процентов смертности детенышей у павианов и 33 процентов у горилл. Но то, что является нормой для обезьян, практически не встречается у людей. Хотя в целом именно мужчины ответственны за подавляющую долю насилия в человеческом обществе, включая иногда и гибель детей, мужчины все же не убивают младенцев
[311] ради того, чтобы обеспечить себе репродуктивное преимущество. В основном в антропологической литературе по детоубийствам речь гораздо чаще идет об убийстве детей матерями
[312].
Практически полное исчезновение этой кровожадной стратегии у людей означает важную эволюционную ступень в биологии приматов. Оно подразумевает смягчение сексуальной конкуренции между мужчинами и сексуального принуждения, а также качественные и количественные подвижки в расширении сексуальной автономии женщин. Как же это получилось?
На самом деле вопрос следует сформулировать так: какие обстоятельства вынудили мужчин сложить оружие? Какой эволюционный механизм помог снизить накал мужской конкуренции, лежащей в основе сексуального принуждения женщин? Для нас, людей, эволюционные ставки действительно высоки. Большая часть особенностей, которые и делают нас людьми, – в частности, разум, сложные социальные отношения, кооперативное поведение, речь, культура, материальная культура – решающим образом связаны с продолжительным периодом детства, а также длительным периодом и высоким уровнем родительской заботы. Развитие большого сложного мозга, способного выполнять эволюционно новые когнитивные функции, требует больших затрат времени и большего родительского вклада. Как могли наши предки приобрести склонность вкладывать больше ресурсов в каждого без исключения потомка, если наиболее распространенной причиной смертности детенышей было убийство их самцами? Ясно, что никак. Эволюционное решение проблемы детоубийства было абсолютно необходимым условием для становления человека.
В эволюционной антропологии преобладает точка зрения, что сложное социальное поведение гоминид эволюционировало путем взаимодействия конкуренции между самцами и естественным отбором, направленным на экологию кормодобывания, то есть на более эффективную эксплуатацию кормовых ресурсов. В частности, антропологи-эволюционисты Брайан Хэар, Викториа Уоббер и Ричард Рэнгем высказали идею о том, что миролюбие и склонность к сотрудничеству у бонобо развились в процессе «самоодомашнивания»
[313] – иными словами, под действием естественного отбора, направленного на подавление агрессии. Движителем этого процесса, по их представлениям, стали особенности трофической экологии бонобо, такие как наличие качественных наземных растительных ресурсов и отсутствие конкуренции с гориллами. Хотя подробности пока не ясны, в целом идея антропологов заключается в следующем: чем стабильнее становились социальные группы благодаря развитию кооперативного поведения, тем больше возрастала их экологическая устойчивость. Вкратце можно сказать, что гипотеза «самоодомашнивания» предполагает эволюцию социальной толерантности и кооперации в качестве экологической адаптации вида, а не перестройки социального и сексуального поведения самцов.
