Пусть эти поэтические строки бессмертны, но для понимания существующей в мире красоты они – плохой помощник. Афоризм Китса кажется глубоким, но его глубина – ложна; на самом деле он не отражает истину, а искусственно упрощает интеллектуальную сложность мира. И несмотря на внешнее великолепие и стройность, наносит истине вред.
Напротив, Шекспир, чей гений предварил Дарвина не на десятилетия, а на века, создал героя, который обладал гораздо большей проницательностью в понимании красоты и истины. В 1-й сцене III акта его трагедии «Гамлет, принц датский»
[358] Гамлет встречает свою возлюбленную Офелию, которая перед этим вдруг стала избегать его без всяких объяснений. Действуя по наущению отца, Офелия возвращает Гамлету его любовное письмо и говорит, что больше не дорожит его стихами, поскольку «подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил». Разумеется, Гамлета ее поступок ранит, и он догадывается, что его причина кроется в чем-то другом, ведь на самом деле он ничем не заслужил упреков Офелии. А так как Офелия прекрасна, как всегда, и очевидным образом лжет, Гамлет заводит речь о собственном понимании отношений между красотой и честностью:
ГАМЛЕТ. Ха-ха! Вы добродетельны?
[359]
ОФЕЛИЯ. Мой принц?
ГАМЛЕТ. Вы красивы?
ОФЕЛИЯ. Что ваше высочество хочет сказать?
ГАМЛЕТ. То, что если вы добродетельны и красивы, ваша добродетель не должна допускать собеседований с вашей красотой.
ОФЕЛИЯ. Разве у красоты, мой принц, может быть лучшее общество, чем добродетель?
ГАМЛЕТ. Да, это правда; потому что власть красоты скорее преобразит добродетель из того, что она есть, в сводню, нежели сила добродетели превратит красоту в свое подобие; некогда это было парадоксом, но наш век это доказывает. Я вас любил когда-то
[360].
Лукавый Гамлет с куда большим скепсисом смотрит на «собеседование» красоты и добродетели (то есть честности), нежели греческая ваза Китса. Красота, по его словам, превращает правду в сводню
[361], поставщицу лживой и поверхностной любви. По сути дела, Гамлет выдвигает истинно фишеровское предположение, что власть красоты на самом деле пагубна для честности
[362]. Парадокс Гамлета и есть та проблема, с которой мы все сталкиваемся, пытаясь примирить чарующую силу красоты с неизбывным желанием видеть в ней некий высший смысл, абсолютное благо, показатель универсального, объективного качества.
И вот, с одной стороны, у нас Китс и его стихи как совершенное воплощение нашего глубинного стремления видеть в красоте правдивый «знак качества», своего рода критерий превосходства. А с другой стороны, у нас Гамлет, чей жизненный опыт научил его, что красота и правда не всегда идут рука об руку; красота – это просто красота, и она не только не является свидетельством истины, но и нередко противоречит ей. С одной стороны, в красоте видится «смысл»; а с другой – за красотой признается власть искажать истину. Эти противоречащие друг другу точки зрения как раз и лежат в основе современного научного спора, который я отразил в этой книге.
