Итак, если люди являются продуктом биологической эволюции, то с чем связано огромное разнообразие представлений о человеческой красоте? До сих пор мы обсуждали лишь биологические признаки человеческой сексуальности, которые, по вполне достоверным оценкам, сформировались на протяжении отрезка времени продолжительностью в пять-семь миллионов лет после расхождения предковых линий людей и шимпанзе (второй этап эволюции). Теперь же настало время взглянуть на многие уникальные эволюционные приобретения человека, пришедшиеся на более поздние периоды его истории.
В ходе эволюции люди приобрели способность к членораздельной речи, продвинутой рассудочной деятельности и сложным социальным отношениям. Представители рода Homo неоднократно распространялись за пределы Африки – сначала человек прямоходящий, Homo erectus, затем неандертальцы, вслед за ними современный человек разумный, Homo sapiens, – и в итоге человек заселил весь мир. По мере же расселения по разным континентам мы продолжали эволюционировать, приобретая все большее генетическое разнообразие (третий этап эволюции). Вследствие все возрастающей сложности приобретаемых в процессе этой эволюции способностей и накопления опыта человеческие культуры тоже продолжали эволюционировать и изменяться – возможно, даже с еще большей скоростью (четвертый этап эволюции).
Возникающие при этом культурные особенности явились результатом взаимодействия между индивидуальным социальным окружением и перипетиями человеческой истории. Иными словами, отличные друг от друга культуры, сформировавшиеся в географически разобщенных человеческих популяциях и подгруппах, стали такими не потому, что представляли собой просто адаптации к окружающим условиям, а потому, что на них повлияли предшествующие исторические события. Разнообразие человеческих языков – великолепный пример случайности и субъективности культурной истории человечества. Никому не приходит в голову утверждать, что различия между английским или японским языками и языком навахо возникли из-за того, что они развивались в разных условиях природной среды. С точки зрения культуры то, кем мы являемся, во многом определяется историей социальных групп, сообществ и наций, в которых мы родились и существуем.
Как и прочие особенности, определяемые культурой, наши представления о человеческой красоте, ухаживании и браке, а также наше сексуальное поведение очень зависят от всего вышеперечисленного. Несмотря на провозглашаемое эволюционной психологией существование универсальной «сексуальной ценности», человеческая сексуальность не существует в отрыве от культуры, а единственное, что есть в культуре универсального, – это ее исключительное разнообразие. И мы сразу увидим это, если обратим свой взор на несколько тысячелетий назад – тысячелетий, которые составляют лишь миг в эволюционной истории человечества.
Классическая греческая и римская скульптура изображает женскую красоту столь совершенной, что она достойна поклонения. Однако из-за изменения моды в современном западном мире эти черты лица и фигуры уже не кажутся такими уж привлекательными. Подобные изменения эстетических вкусов возникают не только за тысячелетия, но и за куда более короткие промежутки времени. Понадобилось всего несколько десятилетий, чтобы, например, в американской культуре представления о мужской и женской красоте разительно поменялись. Достаточно сравнить фотографии Мэрилин Монро и Риты Хэйворт – наиболее знаменитых звезд Голливуда 1940–1950-х годов – с современными истощенными, иногда анорексичными кинозвездами или моделями, чтобы увидеть, как быстро меняются социальные стандарты красоты. Несмотря на ее легендарную сексуальность, Мэрилин Монро с ее пышными формами в наши дни не прошла бы и в первый тур телевизионного реалити-шоу «Топ-модель по-американски». То, что мы раньше находили привлекательным в мужских фигурах, тоже отошло в прошлое. Чтобы оставаться востребованными, сегодняшним мужчинам-кинозвездам приходится поддерживать себя на пике спортивной формы, дабы соответствовать мускулистому идеалу, далекому от менее накачанных фигур звезд 1940–1950-х годов, таких как Кэри Грант, Кларк Гейбл или Гэри Купер.
В некоторых культурах, в отличие от нашей, чрезвычайно ценится женская полнота. В Мавритании и других африканских странах женщины с ожирением считаются настолько привлекательными, что девушек с нормальной массой тела отправляют
[270] в специальные лагеря, где их насильно кормят для того, чтобы они набирали вес. Молодые мужчины-мавританцы испытывают сильнейшее сексуальное возбуждение при виде растяжек, возникающих на коже быстро располневших женщин. У нас в Америке все наоборот: мы посылаем полных девушек в «лагеря для толстых», чтобы они могли сбросить излишек веса.
Даже самые скоротечные проявления социосексуальной моды могут самым глубоким образом влиять на сексуальные желания людей и их поведение. Несколько лет назад один мужчина анонимно опубликовал
[271] в американском интернет-таблоиде Gawker рассказ о свидании, которое он имел за несколько лет до того с женщиной, в то время баллотировавшейся на высокий политический пост в качестве участницы «Движения чаепития» от республиканцев. Через несколько месяцев после знакомства, как рассказывал мужчина, она и ее приятельница пришли к нему на квартиру в Хэллоуин и пригласили попраздновать вместе с ними. Все они отправились в бар и как следует выпили, а потом он и женщина-кандидат вернулись к нему домой. Вечер завершился в постели, что было вполне предсказуемым финалом, однако затем возникла непредвиденная заминка. Из дальнейшего рассказа следует, что «как только она сняла белье, я сразу заметил, что мода на эпиляцию
[272], очевидно, прошла мимо нее. Это сразу остудило мой пыл, и я быстро потерял интерес к продолжению свидания». Для меня же еще более неожиданным, чем внезапное сочувствие к политику правого крыла, оказалась уверенность автора блога в том, что его личные сексуальные предпочтения абсолютно разделяются и одобряются читателями. Хотя сам анонимный блогер обозначил частичное удаление лобковых волос как «моду», он все же счел вполне естественным, что женщина, не поддавшаяся этой моде, вызовет у любого сексуально уравновешенного мужчины такое же отвращение, как и у него.
Впрочем, эта занимательная история свидетельствует не только о культурной вариабельности сексуальных вкусов. Она также служит очередным опровержением принятой в эволюционной психологии точке зрения, что естественный отбор способствовал сексуальной «всеядности» мужчин. На самом деле мужчины весьма избирательны
[273] в сексуальном отношении, и форма этой избирательности в огромной мере зависит от культурной среды, в которой они существуют.
