– Первый поезд направлялся на север, в Миёси, – вспоминал Тецуси. – Все пытались поместиться в этот поезд, но слабых затоптали по пути. Люди с торчащими из ран костями цеплялись за крыши и свисали по бокам. Родители передавали своих детей в окна. Я помню женщину с треугольным осколком стекла в спине, напоминавшим плавник акулы, кровь стекала по ее ногам. Кожа на ране свисала и отслаивалась, как перчатки, снимаемые с кончиков ногтей. Даже те, кому суждено было умереть, заползали в поезд, чтобы сбежать из города. Всем нужно было попасть внутрь.
Тецуси наклонился вперед и приложил сложенную в кольцо, покрытую пигментными пятнами ладонь под глаз:
– Напротив меня была бабушка – ее правый глаз вывалился, и она пыталась держать его в руке. – Он сделал паузу и снова вытер рот. – В 15.30 поезд тронулся, мы прибыли на станцию Сивагути спустя два часа. Если бы я остался в Хиросиме, я бы умер. Эти поезда спасли мне жизнь.
Железные дороги Японии синонимичны с сетью «Синкансэн», по которой курсируют поезда-пули, опережающие по технологичности все остальные страны мира. Однако для японцев железные дороги олицетворяют жизнеспособность всей нации. Трамвай «Хироден» возобновил свою работу вскоре после того, как урановая бомба попала в Хиросиму, и до сих пор два трамвая, заставшие эти события, продолжают курсировать по улицам города. Мы оказались в Хиросиме на семидесятую годовщину падения атомной бомбы и познакомились с Тецуси, который был полон решимости сохранить и передать другим историю о «пика-дон» («пика» означает вспышку, а «дон» – невероятный по силе звук). Из года в год он ездит на поезде из своего дома в Киото, чтобы рассказать школьникам и экскурсионным группам о том дне, когда бомба «Малыш» была сброшена с бомбардировщика «Энола Гэй» и уничтожила Хиросиму, навсегда изменив судьбу Японии. Тецуси боялся, что память и чудовищность случившегося погибнут вместе с ним и несколькими оставшимися в живых жертвами взрыва бомб, известными как хибакуся; возраст большинства из них приближался к девяноста годам. Однако, когда Джем и я пробирались через толпу, ожидающую начала мемориальной церемонии, стало ясно, что произошедшее наложило отпечаток не только на менталитет города, но и на тысячи людей, которые стекались сюда со всего мира. Представители сотен стран собрались в Мемориальном парке мира в Хиросиме вместе с семьями выживших, местные школьники раздавали красочных бумажных журавликов в память о Садако Сасаки – маленькой девочке, которая умерла от лейкемии спустя десять лет после взрыва бомбы. Услышав легенду о том, что у того, кто сложит тысячу бумажных журавликов, сбудется заветное желание, Садако проводила время в больнице, складывая столько журавликов, сколько могла, прежде чем умерла в возрасте двенадцати лет, в общей сложности сложив более 1600 оригами. После ее смерти родители раздали по несколько журавликов ее одноклассникам и учителям, сохранили парочку для себя и положили остальное в шкатулку. Сейчас в центре парка стоит статуя Садако, покрытая красочными птичками в стиле оригами, оставляемыми посетителями.
Незадолго до проведения мемориальной церемонии атмосфера стала напряженной. Премьер-министр Синдзо Абэ был на грани введения закона, который обязывал бы пацифистскую Японию перевозить ядерное оружие иностранных государств, и протестующие собирались здесь, чтобы обличить его в лицемерии. В 08.15, в момент падения бомбы, прозвучал колокол мира. Воздух был очень влажный, и, как только толпа затихла, с деревьев разнесся стрекот цикад, будто миллион крошечных маракасов. Я взглянула на пустое небо: в этот момент над головой пролетел самолет, и я содрогнулась, понимая, что кто-то в тот самый день так же посмотрел на небо, увидел самолет и не придал этому никакого значения, ничто не предвещало произошедшего мгновения спустя кошмара. Трепетание голубиных крыльев нарушило тишину, и по толпе прошли радостные возгласы. За три дня до этого мы прошли через Перевал адского пламени и стали свидетелями пережитков японского зла, но здесь я стояла и оплакивала японские души. Человеческая способность навредить друг другу настолько велика и непреодолима, что мы обречены постоянно совершать одни и те же ошибки. Хиросима поднялась из пепла и расцвела, превратившись в зеленый, процветающий город, наполненный барами, кафе и детьми в кроссовках Nike, но отпечаток случившегося все еще тлел под их подошвами.
Мы обзавелись двухнедельным железнодорожным абонементом и прибыли в Осаку в 2 часа утра накануне, и у нас было всего несколько часов, чтобы успеть поспать в капсульной гостинице, прежде чем отправиться на церемонию на высокоскоростном поезде «Сакура» в Хиросиму. Номера-капсулы, подняться в каждый из которых можно было по выдвижной лестнице, по длине едва вмещали односпальный матрас, а по ширине места было не больше, чем на размах рук взрослого человека. Я обычно наслаждалась сворачиванием в клубочек в замкнутых пространствах, но в капсуле почувствовала себя так, будто легла спать в холодильной установке морга, где мертвые тела лежали бок о бок, сложенные одно над другим. Я впервые была в этой стране и была готова добровольно попасться в потребительские ловушки современной Японии: строила головокружительные планы по посещению котокафе и ресторанов с роботами, но мрачность Хиросимы поумерила мое желание наброситься на торт матча
[21] с сиамским котенком на коленях – по крайней мере, на время. У каждой страны за спиной есть история войн, но Япония застала меня врасплох. Вопиюще бесчеловечное использование бомб оставило рваную рану в японской душе.
Перелистывая свои записи, я перечитала последнюю строчку рассказа Тецуси. Хотя поезда спасли ему жизнь, ирония была в том, что они также создали уникальную концентрацию выживших, хотя их и нельзя назвать счастливчиками, известных как нидзю хибакуся (что дословно означает «двойная бомба»). В отчаянном желании сбежать из Хиросимы и добраться к своим близким примерно 300 человек сели в два разных поезда до Нагасаки, среди которых оказался и двадцатидевятилетний Цутому Ямагути. Цутому был преисполнен решимости воссоединиться со своей женой и пятимесячным сыном, но его выживание было еще более примечательным, учитывая тот факт, что он был единственной жертвой, оказавшейся в обоих эпицентрах, в результате взрыва которых погибло более 210 000 человек. В 2009 году он был официально признан единственным человеком, пережившим две атомные бомбардировки, но умер год спустя от рака желудка в возрасте девяносто трех лет. Сейчас мы собирались встретиться с его дочерью Тосико Ямасаки, которая, как и Тецуси, боялась, что история ее отца будет забыта, если она не продолжит быть его устным биографом.
Поезд Kodama Super Express выскользнул с вокзала в Хиросиме, с гулом набирая обороты. Я привыкла к тому, что поезда трогаются с толчками и глухим стуком, но здесь я с удивлением оторвалась от своего блокнота и увидела, как платформа проплывает мимо, а движение абсолютно не чувствуется. Впервые в жизни я смогла дописать предложение целиком в движущемся поезде. Будучи студентом, мой отец путешествовал по Японии и рассказал мне, что «Синкансэн» едет так плавно и гладко, что можно поставить монету на ребро на горизонтальную поверхность, и та не упадет. Копаясь в обертках от жевательной резинки, квитанциях и увядших цветах, которые я намеревалась засушить под прессом, я нашла одну из сочинских памятных монет, подаренных Сашей, на дне своей сумки, и поставила на столе перед собой. Поезд со свистом повернул и вошел в тоннель, а монетка осталась в вертикальном положении. Еще один «Синкансэн» пролетел мимо, из-за чего наш поезд на мгновение качнулся, затем вновь пришел в устойчивое положение и продолжил движение в том же темпе. Монета со звоном упала на плоскую сторону, и я, вздрогнув от резкого звука, прижала ее сверху рукой. В вагоне стояла тишина, которую нарушал только свист ветра, пассажиры хранили молчание.
