Это было потрясающе. И стереотип о том, что Япония на десятилетия опережала другие страны, соответствовал действительности. Никто не смог бы воспроизвести японский дизайн, стиль жизни, кухню и путешествия. Все здесь задумывалось с изобретательностью и точностью и предназначалось для того, чтобы сделать жизнь проще и приятнее для всех. В общественных туалетах не только были подогреваемые сиденья, в них были кнопки, при нажатии на которые начинала играть музыка или белый шум для дополнительной приватности, а снаружи на дверях были специальные ремни для детей, чтобы матери могли спокойно воспользоваться туалетом. В пакетах с палочками для еды предусмотрительно лежали и зубочистки, двери в такси открывались автоматически, зеркала не запотевали посередине, рядом с дверями в магазинах размещались пластиковые пакеты для мокрых зонтиков, мороженое навынос продавалось с кусками сухого льда, чтобы сохранить его в холоде, а хот-доги подавались с пакетиками с горчицей и кетчупом, соединенными вместе, которые при выдавливании наливались на еду ровными параллельными линиями. Японские поезда были не похожи ни на какие другие в Азии. Меня уже не удивляли лоточники, шум, грязь, беспредел и задержки в пути, но я никак не могла понять, как одной-единственной нации удалось создать мир утопически идеальных путешествий: прозванные «творящими чудеса за 7 минут», санитарные бригады на вокзале Токио менее чем за семь минут успевали отдраить «Синкансэн» снизу доверху, вытереть столы и окна, помыть туалеты, забрать мусор и развернуть сиденья перед тем, как следующая партия пассажиров зайдет внутрь; и при этом средняя задержка «Синкансэна» в пути составляла всего пятьдесят четыре секунды. У нас в Англии для того, чтобы встала вся железнодорожная сеть страны, одному пластиковому пакету Tesco достаточно было оказаться на контактном проводе. Японские поезда настолько пунктуальны, что железнодорожные компании выдают сертификаты в случае задержки поездов известные как «Чиен шомейшо», даже если из-за этого произошло опоздание всего в пять минут, чтобы пассажиры могли доказать своим работодателям или школам, что это случилось не по их вине.
Но, несмотря на скорость, пунктуальность и отсутствие очередей, чего-то не хватало. Я поняла, что дело было в отсутствии криков, задержек, торговцев, мусора и беспорядка, к чему я привыкла в путешествии на поездах. Находясь на своей полке, я наслаждалась суматохой вокруг и чувствовала себя спокойнее от того, что что-то шло не так.
После обеда многие пассажиры решили вздремнуть. Кто-то читал, кто-то работал, когда в вагон зашел кондуктор. Он снял фуражку и склонил голову в поклоне. Я улыбнулась, когда он проходил мимо, и смотрела, как он идет по проходу, проверяя билеты. Дойдя до конца вагона, он повернулся и снова поклонился, прежде чем уйти. Никто даже не взглянул на него, и мне стало его жаль. Но благодаря этому маленькому действию я поняла, что японским поездам не нужен весь тот шум и суматоха, чтобы иметь свой неповторимый характер и душу.
От станции Син-Осака мы за 15 минут добрались до Киото на поезде Hikari. После Nozomi «Хикари» был вторым по скорости поездом на ветке «Токайдо-синкансэн», за которым следовал Kodama, который останавливался почти на всех станциях в пути. Даже названий этих поездов было достаточно, чтобы заставить меня захотеть прокатиться на них всех: «Хикари» означает «свет»; «Кодама» – «эхо»; «Сакура» означает «цветение вишни»; «Кагаяки» переводится как «блеск». И, даже не зная перевода, я уже любила нежность «Мидори», мягкость «Асагири» и метко названные «Поезда радости», из которых особенно фантастически звучало название Aso Boy. Экспресс-поезд с ограниченным количеством мест, который доставлял японские семьи до кратера вулкана Асо; он состоял из четырех вагонов, выглядел так, как будто был спроектирован модельером Полом Смитом, и был укомплектован сиденьями, обитыми тканью с радужной расцветкой. В нем были игровая комната с аниматорами, бассейн с деревянными шариками, коллекция книжек с картинками и кафе с прилавком под рост ребенка. Aso Boy был мечтой на колесах для каждого ребенка.
У нас оставалось чуть меньше недели в Японии, и пару дней мы хотели провести в Киото. По неизвестным мне и, пожалуй, нелепым причинам я никогда не чувствовала, что в полной мере попробовала страну на вкус, пока не заходила в храм или часовню – или, на худой конец, хотя бы в один музей. Даже музея карандашей могло быть достаточно, чтобы назвать мой визит в город полноценным. За отсутствием каких-либо религиозных святынь подошли бы любые руины или просто что-то очень старое. Возможно, мне нужно было понять прошлое страны, прежде чем погружаться в ее настоящее, и Киото как раз был одним из немногих городов, в таком объеме сохранившим древнюю культуру Японии. Бывшая столица страны, окруженная развалинами и укутанная туманом, избежала бомбардировок во время войны, чтобы сегодня стать городом, олицетворяющим спокойствие и красоту. В то время как половина города парила на крыльях потребительского модернизма, вторая половина была капсулой времени, состоявшей из мощенных булыжником улиц, гостиниц в традиционном японском стиле и чайных церемоний, проводимых гейшами. Впервые с тех пор, как мы прибыли в страну, святыни, храмы и клены Киото заставили нас замедлиться, чтобы мы могли просто дышать, погружаясь в осознанность.
На паре электрических велосипедов мы проехались вдоль реки к синтоистским храмам и спрятались в тени краснеющих листьев, чтобы понаблюдать, как семьи собираются в темизуя – водном павильоне, где посетители мылись перед входом в святилище. Кэйдзи, работавший ночным менеджером в Ритц-Карлтоне по соседству, увидел, как мы затаив дыхание наблюдаем за происходящим, и подозвал нас к себе, чтобы объяснить ритуал. Я всегда переживаю, как бы не повести себя неправильно и не нарушить правил в местах поклонения, поэтому была очень ему благодарна за помощь. Мы завороженно смотрели за тем, как он поднял длинный деревянный ковш.
– Правой рукой окуните ковш в воду и используйте его, чтобы вымыть левую руку. Потом перемените руки и вымойте правую руку.
Затем Кэйдзи выпил немного воды из своей ладони, прополоскал рот и выплюнул ее, прежде чем осушить ковш и поставить его ничком для следующего человека. Жестом приглашая нас присоединиться к нему, Кейдзи повел нас к воротам Тори, обозначавшим границу между мирской и святой землями. Он указал на большой мешок риса в шкафу слева и запасы саке высшего качества справа – и то и другое появилось здесь в качестве подношений храму. Он объяснил, что верующие никогда не проходят через середину проема ворот, так как она предназначена для божеств. Следуя за Кэйдзи по крошечным деревянным мосткам, которые нависали над ручьями, мы брели мимо столь миниатюрных кустов и цветов, что я почувствовала себя Гулливером на острове лилипутов. В храме находился родник, вода в нем была чистая и свежая – Кэйдзи объяснил, что, несмотря на отсутствие строгих предписаний и религиозных текстов, главным правилом синтоизма является почтительное отношение к природе. Это был первый случай, когда религия оказалась мне близкой по духу.
В ту ночь мы остановились в традиционной гостинице рёкан и пообедали на берегу реки Хозу. Напоминая средневековое сражение, огоньки бушевали в длинных деревянных лодках, качающихся на волнах, освещая воду вокруг. Следуя традиции укаи – древнего метода рыбной ловли, обученные бакланы на поводках пронзали поверхность воды, возвращаясь с рыбой в клювах под аплодисменты снимающих видео туристов. Потягивая ледяное саке, я изучала первое из восьми блюд, выставленных на черный поднос, и было страшно даже нарушать эту композицию. На фарфоровой ложке лежало то, что напоминало нарезанный жареный лук, но при более тщательном осмотре у лука обнаружились глаза, и оказалось, что это сушеные креветки. Свежий инжир переливался оттенками розового, а кубики огурца подрагивали в чаше с вареньем. Хотелось попробовать как можно больше, я прожигала взглядом второй поднос, где была рыба на гриле и гора креветок в темпуре.
