Джем задремал на пути в Хамхын, а я тем временем разместилась у окна. Я чувствовала себя утомленной и пресыщенной невозможностью и шагу ступить без встречи с Кимами, поэтому поезд стал единственным местом, где можно было расслабленно постоять у окна в одиночестве и понаблюдать за происходящим, не получая указаний о том, что именно тебе следует видеть и что при этом испытывать. Это был один из самых отдаленных регионов на восточном побережье и один из самых живописных. Вдали проступили песчаные горы, покрытые легкой дымкой. На переднем плане были разбросаны деревни белых каменных домов. Их крыши были облицованы изогнутыми красными плитами, напоминая рыбью чешую, или выложены поленьями. За каждым домом было хранилище капусты и картофеля, что дополняло общее зрелище пасторального процветания. Я вспомнила о своем предыдущем разговоре с Джеффом и задалась вопросом, как выглядит остальная часть страны. Из купе гидов послышался шум и крики, и покрасневшая мисс Ким выбежала из него, захлопнув за собой дверь. Она снова взяла меня под руку. Минуту спустя она спросила, где Джем, и я сказала ей, что он дремлет перед обедом.
– Мне нравится лицо твоего парня, – сказала она.
– О. Приятно, спасибо.
– Он напоминает мне моего бойфренда. У него такая же форма лица. Только у него еще большие глаза и мягкие губы, как у девушки.
Не уверенная, куда ведет этот разговор, я все-таки поддержала эту тему.
– Как часто вам удается с ним видеться при таком графике работы?
– Мы больше не видимся. Ему пришлось переехать в Париж после окончания университета, чтобы жить со своей семьей.
– Очень жаль. Когда он вернется?
– Я не знаю, но мы не расстались, так что я надеюсь однажды увидеть его снова.
– Вы можете ему позвонить или написать?
Мисс Ким сделала вид, что не услышала меня, и я поняла, что она, возможно, не может сделать ни того ни другого без перехвата корреспонденции.
– Вы познакомились в университете?
– Да, мы оба изучали английский. Я хотела заниматься музыкой, но мой отец сказал, что я буду изучать английский язык в Университете Ким Ир Сена.
– И как это было?
– Изучение английского?
– Нет, каково было учиться в Университете Ким Ир Сена.
– Я чувствовала огромную гордость. Я отдавалась учебе на 100 % каждый день в течение пяти лет.
– Чему вы научились?
– Мы узнали много хорошего обо всех странах, кроме США и Японии. Я хочу объехать как можно больше стран, но особенно хочу попасть в те, где есть чудеса света.
– Например?
– В Лондон, чтобы увидеть «Лондонский глаз»
[47], в Париж ради Эйфелевой башни и еще к Спинксу.
– Спинксу?
– Который в Египте. А еще к водопадам Никарагуа. Еще мне понравилось изучать историю Второй мировой войны.
Учитывая то, что в КНДР преподавали искаженную версию, известную как Победоносная война за освобождение Родины, мне было любопытно узнать, что мисс Ким узнала о Второй мировой.
– Что вам понравилось больше всего?
Она смерила меня непонимающим взглядом.
– Я узнала, что фашизм – это очень плохо. Каждая страна должна жить так, как хочет. А большие страны всегда хотят, чтобы малые страны переняли их культуру. Это плохо.
Прежде чем я смогла задать следующий вопрос, она достала наушники и отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. Пак и Ли сообщили, что обед готов, я направилась к вагону-ресторану и по пути встретила Сару. Пребывая в расстроенных чувствах, я передала ей суть разговора о переезде бойфренда мисс Ким в Париж.
– Странно.
– Что именно?
– Между Северной Кореей и Францией нет дипломатических отношений. Франция и Литва являются единственными странами ЕС, которые не признают Северную Корею.
– И?..
– Так что либо его семья переехала в другое место, либо он просто не хотел бросать ее и, вероятно, теперь встречается с кем-то другим. Бедняжка.
В последнем вагоне поезда три женщины трудились на кухне, где была одна газовая плита, шкаф с чашками, блюдцами, растворимым кофе и сухими сливками.
Они вынесли порции омлета с помидорами и луком в сливочном масле и поместили их на два деревянных стола с пластиковыми столешницами. За ними было тесно, пятнадцать человек вместились с трудом. Они разливали по бокалам качественное корейское пиво, выкладывали на тарелки жареные крылья, кимчи, мясные нарезки и рис, также на столе стояла большая тарелка с кровяной колбасой – фирменное блюдо, которое выглядело довольно неприятно, из-за чего к нему никто не притронулся. Во время приемов пищи все члены группы были вынуждены сидеть вместе, и разнообразие людей за нашим столом напомнило мне, почему я предпочитала не путешествовать с группами. Хотя в предыдущие два дня я большую часть времени провела в компании жены Томми, Анны, у которой были нескончаемые батончики Twix в сумочке; еще стала испытывать симпатию к Бостону Бобби, спокойному и мягкому человеку, ветерану холодной войны, в толстовке и кроссовках Red Sox. Он проводил почти все время, сидя с нами, прерываясь только на то, чтобы надеть клоунский красный нос и позабавить проходящих мимо школьников, или чтобы веселиться и безобразничать, бегая по коридору, размахивая рулонами туалетной бумаги. Боб вышел в отставку и теперь работал в составе приветственной команды во время игр Red Sox, а также самостоятельно посещал такие страны, как Иран, Индия и Монголия, в поисках приключений. Его жена Бренда была более чем счастлива оставаться дома во время этих поездок, ему же пока удавалось противостоять антиамериканским высказываниям и не принимать близко к сердцу пропагандистские плакаты, на которых американских солдат изображали «американскими империалистами», которым выклевывают глаза вороны. Я симпатизировала и восхищалась его стремлением посещать разные страны в одиночку.
– Как вы относитесь к тому, что здесь происходит? – спросила я. – Должно быть, не так легко воспринимать все это.
Он пожал плечами:
– Мне их жаль. Нельзя жить только ради мести. Посмотрите, что она делает с людьми, она уничтожает их. Ты всегда должен продолжать двигаться дальше, – Боб налил еще один бокал пива и вонзил вилку в кусок курицы – или в то, что, по нашим предположениям, было курицей. – Неумение прощать и забывать обиды приводит к торможению своего собственного духовного роста. Одержимость нами и Японией кажется такой мелкой и недальновидной. Представьте себе, если бы каждая страна держала обиды на другие страны, которые когда-либо вторгались в нее или колонизировали. Это ведь хуже некуда.
В этот момент с нашим поездом поравнялся товарняк, и мы оказались максимально близко к местным жителям: мне было видно кабину машиниста, где находились трое мужчин в серых комбинезонах; пятеро других сидели на перевозимом грузе. Когда мы стали приветственно махать им, они все помахали в ответ и начали смеяться. Это была первая положительная реакция. Их поезд ехал рядом с нами, мужчины в кабине машиниста показали нам одобрительный жест большим пальцем, солнечный свет проникал сквозь лобовое стекло, согревая их лица. Они находились на расстоянии вытянутой руки, и мы все вскочили и встали у окна, словно любопытные дети. Теперь кусок стекла олицетворял незримый, но непреодолимый барьер между нами. Постепенно они отдалились от нас и становились все дальше и дальше, пока мы не потеряли их из виду, и все снова заняли свои места. Воцарилась тишина. Алан, который с самого первого дня довольно редко что-то говорил, возвел взгляд к потолку и произнес:
