– Если бы мы могли просто сесть и выпить с ними чашечку чая, это было бы прекрасно.
Я испытала невероятную грусть, пожалуй, впервые с начала нашего путешествия.
На фоне гостевого дома Majon в Хамхыне «Янгакто» напоминал роскошный Ritz. Проведя день на экскурсиях по фабрике удобрений, брутальному Большому театру и за обзором статуй Кимов, на ночлег мы расположились в месте, которое быстро становилось популярным среди северокорейских туристов – по крайней мере, у тех, у кого в наличии были документы, чтобы путешествовать. Пробираясь по гравию в лучах фонаря к своему коттеджу, я услышала шум волн на пляже внизу. Добравшись, мы быстро разгрузили свои сумки. Кто-то оставил пробку в сливе ванной, и та стояла наполненная водой. Я сразу слила воду, а затем открыла кран в раковине, чтобы помыть руки. Проточной воды в кране не было. В красной пластиковой бочке рядом был кипяток, тут же стояла кружка. Как выяснилось, ванну наполнили чуть раньше в тот же день, чтобы мы могли использовать эту воду. Предполагалось, что вода в бочке должна была оставаться теплой до следующего утра несмотря на то, что в ванной комнате было холоднее, чем в холодильнике, и пахло там прокисшим молоком. Я привыкла мыться в полуприседе, пока была в Индии, и научила Джема делать то же самое, но для остальной группы это превратилось в трудновыполнимую задачу. За завтраком Томми сказал, что просто залез внутрь бочки и использовал ее как вертикальную ванну, а Алан возмутился происходящим настолько, что взял кусок мыла и спустился вниз, чтобы искупаться в океане на рассвете. Если по этим условия можно было судить о жизни местных – хорошего было мало.
После завтрака мы вернулись в поезд, чтобы совершить двенадцатичасовое путешествие по северо-восточному побережью в отдаленный портовый город Чхонджин. Мимо нас проехало несколько пассажирских поездов, а также нам часто попадались пустые и брошенные на путях составы. Зеленые с желтой полосой посередине вагоны покрылись ржавчиной, но стекла остались нетронутыми, в отличие от заброшенных поездов в Англии, которые служили магнитом для граффитистов и вандалов. Я нашла Пака и спросила его, почему старые составы не забрали на металлолом, но он только пожал плечами и пошел курить в тамбур. Через полчаса мы проехали мимо еще одного вагона с красивыми занавесками в окнах. Они были приоткрыты, и можно было разглядеть белье после стирки, развешанное на веревке. Спустя мгновение девушка с мокрыми волосами высунула голову из одного из окон и посмотрела, как мимо проезжает наш поезд: заброшенные вагоны стали для кого-то домом. Это был прекрасный пример идеологии опоры на собственные силы, чучхе, разработанной Ким Ир Сеном. Пазл определенно складывался. Внутри было тепло, можно было укрыться от стихии, и для всей семьи нашлись спальные места в виде полок в купе.
Поезд в Чхонджин двигался вдоль береговой линии, исчезая в горных туннелях и вновь появляясь рядом с каменистыми пляжами, где дети в теплых куртках ярких цветов играли в догонялки на берегу. Когда мы проезжали через местные железнодорожные станции, к своему удивлению, не заметили сладкого запаха мусора, который часто гниет между путями. Несмотря на поводы для критики, этот режим имел и причины для гордости. Города выглядели так, будто их вычищали и мыли каждую ночь. Нам часто встречались пожилые женщины с метлами и совками, что говорило о том, что даже горстка осыпавшихся листьев исчезала из поля зрения в одно мгновение.
Петр продолжал фотографировать на вокзалах, и через несколько часов в пути нас вызвали к себе Сара и Пак. Кто-то на маршруте доложил об этом, и сейчас за нами пристально наблюдали. Мы злились на Петра, а также на Сатоши, которые с первого дня пытались сфотографировать все, что видят, и пообщаться с детьми на улице. В группе стали проявляться первые признаки напряжения. Никто не хотел рисковать и втягивать в неприятности Сару и Пака, которые, в случае чего, неизбежно понесут более тяжкое наказание.
Чхонджин представлял из себя бетонные джунгли. Когда-то здесь была небольшая рыбацкая деревня, а теперь этот город стал центром торговли благодаря своей близости к Японии и Китаю. Хотя одежда на местных жителях резко контрастировала с увиденной нами в Пхеньяне, по общим ощущениям, мы попали обратно в 1988 год. Женщины в черных расклешенных брюках, расшитых бомберах и черных туфлях на платформе, с большими пряжками, волосы по плечо с химзавивкой или начесами, залитой лаком челкой, в стиле Джанет Джексон в лучшие годы. На девушках были ультрасовременные кроссовки с блестками, но особенно мне запомнилась пара сапог яркого мандаринового цвета с радужными полосами по бокам. Они носили модные сумки. За исключением одного «Лексуса» и разбитого старого «Вольво», машин на дороге не было, только трамваи и люди в солнечных очках, проезжающие мимо на велосипедах и болтающие по мобильным телефонам.
Во время короткой прогулки по центру города я смогла заглянуть в окна магазина и обнаружила, что стандартные для всех балконов красные цветы не настоящие, а сделаны из шелка. За шторами мне удалось разглядеть две фотографии Кимов в рамках на каждой стене и бутылки с коньяком Hennessy и Courvoisier. Учитывая антияпонскую пропаганду, было странно, что у женщин здесь были сумки Mizuno, а у мужчин – велосипеды Honda. Ли шел рядом, поэтому я решила спросить его о японских брендах.
– На Западе так много неверной информации о нас, и я не понимаю, в чем причина, – ответил он. – Мы пользуемся продукцией Mitsubishi, Sony, других японских и американских брендов. Это всего лишь предметы, созданные другими людьми.
– Но разве они не считаются вашими врагами?
– Враг – слишком громкое слово. Они скорее враждебно настроенные страны, но на самом деле все в порядке. Мы читаем западные СМИ. В нашей туркомпании выдают экземпляры «Нью-Йорк Таймс», мы смотрим новости BBC, новости американского канала ABC. То, что одобряется правительством, мы можем смотреть и читать. Поэтому мы хотим, чтобы люди приезжали сюда и видели все своими глазами. Потому что только увидев сам, ты можешь поверить. По-настоящему можно верить только своим глазам.
Однако в тот день нас развлекали зрелищным пропагандистским шоу. В детском саду Steelworks, где была восхитительная игровая комната для детей со столь привычными для четырехлеток игрушками – танки, подводные лодки с торпедами и целая вереница истребителей, – проходило часовое выступление, в ходе которого мне довелось увидеть одни из самых сложных танцевальных движений и связок за всю свою жизнь. Дети, которые ростом едва доходили мне до пояса, были одеты в костюмы, достойные олимпийских соревнований по танцам на льду, губы накрашены ярко-красной помадой, они кружили в пируэтах по комнате – все было тщательно отрепетировано, все движения отточены.
– Это карлики, я вам точно говорю, карлики, – зашептал мне Бостон Бобби во время выступления. – Даже 16-летние подростки не всегда имеют такую координацию и выверенные движения, как у этих малышей.
– Можно запросто себе представить, что родители из Ноттинг-Хилла с радостью бы отправили сюда обучаться своих детей, – сказал Ник, когда шоу закончилось, а дети поклонились и улыбнулись, стиснув зубы.
На обратном пути к поезду мы сделали обязательную остановку у городских статуй Кимов и побродили вокруг, как вдруг среди гидов началась какая-то суматоха. Ли и Пак вели бурную дискуссию с мистером Сонгом, который стоял, опустив голову. Пока он фотографировал Петра, стоящего перед статуями, он случайно обрезал голову одного из Кимов в кадре. В панике он попытался удалить фотографию, чтобы избежать неприятностей, но удалил все фотографии Петра из поездки. В душе у меня была толика злорадства – постоянное фотографирование местных жителей равняло их с животными в зоопарке, – но очень сопереживала мистеру Сонгу, которого отныне стали называть не иначе как Великий Удалитель.
