Вечером мы прибыли в Пхеньян. Я практически прижалась к окну, но не могла ничего различить сквозь стекло. Выключая свет в купе, я взглянула в черноту: в нескольких окнах на первых этажах странно выглядевшего здания горел свет. Вопреки западному идеалу пентхаусов, которые являются символом богатства и роскоши, в Северной Корее элита жила на первом этаже. Из-за дефицита электроэнергии и, соответственно, отсутствия возможности поехать на лифте добраться до верхнего этажа стало проблемой. Во тьме не светились автомобильные фары, уличные фонари и рекламные щиты – город был практически невидим. Совершенно не создавалось впечатление, что ты прибываешь в крупный транспортный узел. Но когда мы собрали свои вещи и высадились из поезда, я вдруг поняла, что на станции полно народа. Одновременно с нами прибыли еще два поезда, и люди покидали вагоны, которые находились в плачевном состоянии, внутри было тусклое освещение. В полутьме платформы я смогла различить только кучу картонных коробок, бумажных пакетов и детей, привязанных к спинам взрослых, пока гиды направляли нас сквозь толпу к выходу. Вцепившись в руку Джема, я пробиралась вперед, и скоро мы оказались в автобусе, который должен был привезти нас обратно в уже привычный «Янгакто».
– Мужчины, пожалуйста, все наденьте галстуки и убедитесь, что рубашки заправлены, – сказал Ли. Сам он был в шикарном черном костюме и отполированной обуви. Мы были на пути к мавзолею, и забывший взять с собой галстук, Джем изучал варианты, предложенные ему Виктором, который предусмотрительно взял с собой несколько штук. Анна была одета в платье и туфли на каблуках, в моем же рюкзаке не было ни того, ни другого, поэтому я застегнула флисовую олимпийку и завязала шнурки на несколько бантов – это был максимум, на который я была готова пойти ради Кимов.
В мавзолее все выглядели так, как будто пришли на торжественный прием: люди стояли, разглаживая складки на юбках и приглаживая волосы. Нас построили в шеренги по четыре человека и проинструктировали, что нельзя разговаривать и следует поклоняться ногам каждого вождя, затем пройти немного влево и снова поклониться, а затем поклониться в противоположную сторону перед выходом из зала. Поклоняться голове было запрещено. После того, как нам показалось, что мы прошли многие километры дорожек, золотых коридоров и трофейных комнат, мы попали в тоннель, после которого нас резко окатило потоком воздуха, по-видимому, чтобы очистить грязь с нашей одежды, прежде чем мы войдем в первый зал. Подсвечиваемый кроваво-красным сиянием и увешанный бархатными шторами, бальный зал без окон выглядел как съемочная декорация для фильма Стенли Кубрика. В его центре находился стеклянный гроб с Великим Вождем. Гроб был огорожен со всех сторон, за ним пристально следили вооруженные охранники в белых перчатках, внутри лежало тело Ким Ир Сена, одетого в черный костюм и накрытого красным одеялом. Он выглядел словно восковая фигура. Несколько северокорейских гостей плакали позади нас, и я не могла понять, были ли это подлинные слезы или нечто показное. После поклона в ноги у меня свело в желудке, и я заметила, что Боб не кланялся, а едва кивнул. По дороге к выходу он качал головой и пробормотал:
– Все дело в них, а не в людях. Я гость в этой стране, но я не хочу пресмыкаться. Это показуха, и это уже слишком.
Ким Чен Ир покоился на другом этаже, но у меня немедленно случилось дежавю, так как здесь все было спроектировано, чтобы зеркально отразить первый зал, за исключением того, что тело, лежавшее в середине зала, было одето в фирменный цвет хаки, выглядело опухшим и серым и совсем не напоминало крепкого человека с гривой черных волос. По соседству размещался частный вагон Ким Чен Ира, который состоял из кабинета с двумя кремовыми кожаными диванами, рядом с которыми стояла пара его маленьких черных туфель с каблуками – они напоминали туфли для кубинских танцев. На его столе стоял открытый MacBook, а под столом был массажер для ног.
Вскоре меня остановил охранник и заставил опустить руки по швам. В этот момент я решила, что с меня достаточно, и направилась к выходу.
Наш особенный день на этом еще не закончился. Сегодня праздновалась семидесятая годовщина Трудовой партии Кореи, и большая часть представителей мировой прессы остановилась в «Янгакто», чтобы осветить торжества, которые проходили на стадионе в центре города. Иностранцам запрещено было находиться там, где мог присутствовать Ким Чен Ын, поэтому большую часть дня мы потратили, блуждая в толпе и наблюдая, как самолеты и бомбардировщики прорезают небо над стадионом. Это была пилотажная группа, аналогичная британским «Красным стрелам»; самолеты оставляли за собой синий и красный дым, и в итоге на небе появилось число 70, сложенное из их следов. Молодежная Лига была одета в белые рубашки и красные бейсбольные кепки, а в руках у них было нечто напоминающее церемониальные барабанные палочки. Женщины были одеты в национальные наряды чогори
[49], они несли в руках чирлидерские помпоны, напоминающие гигантские шары сахарной ваты, и собирались на тротуарах в ожидании, пока от стадиона стартует парад. Зрители парада собирались кучками, чтобы вместе спасаться от сильного ветра, и ждали наступления сумерек, когда на горизонте послышался рев первых танков. Солдаты выглядывали из их люков, танки с грохотом проносились мимо, фары пылали, освещая толпы людей, которые радостно кричали, стоя на обочине дороги. Вдоль них развевались красные флаги, Монумент идей Чучхе освещал все происходящее. Когда на землю опустилась ночь, облака стали напоминать фиолетовые синяки, которые исполосовали небо, – фон бы идеально подошел для съемок фильма «Апокалипсис сегодня».
Затем поехали джипы, битком набитые солдатами, которые приветственно махали зрителям руками, потом грузовики с орудиями и ракетами размером с дома. Что касается артиллерии – северокорейцы определенно знали в ней толк. Когда мимо проехала очередная ракета на мощном военном автомобиле, Джем и я посмотрели друг на друга широко распахнутыми от удивления глазами. Ничего из ранее увиденного не могло с ней сравниться. Мы ощущали, что прямо здесь и сейчас пишется история нашей жизни и что однажды мы расскажем своим внукам об ощущениях, каково это – стоять и наблюдать за северокорейским военным парадом. Нас окружали клубы дыма, пошел дождь, мои носки быстро промокли, постепенно я перестала чувствовать руки и ноги. Пробираясь сквозь толпу, мы искали автобус. Мы прошли мимо сотен детей, собравшихся в середине дороги в ожидании момента, когда им разрешат присоединиться к параду. Их белые рубашки прилипли к телам, дождь струями стекал по волосам и лицам. Дети дрожали, но сохраняли идеальную выправку. Ужасаясь тому, что вынуждены были переносить бедные дети, я отвела взгляд в сторону. Они находились на улицах города уже более десяти часов, и невозможно было предположить, сколько еще им придется там оставаться. Приятно было осознавать, что мы скоро вернемся в «Янгакто», где нас ждет горячий ужин, душ и кровать.
Примерно в два часа утра мы с Джемом мирно спали, когда здание сотряслось от взрыва, из-за которого мы оба немедленно проснулись. Последние несколько дней ходили слухи о том, что Ким Чен Ын планировал испытать баллистическую ракету в ночь празднования, когда весь мир наблюдал за происходящим, и, как мы теперь убедились, так и произошло. Мы подскочили к окну, раздвинули шторы и увидели дым, медленно плывущий над рекой, и небо, разрисованное фейерверками. Фонтаны красного, зеленого и золотого взмывали над городом, а затем проливались ливнями электрического дождя.
