Атмосфера была такой же, как в доме моих родителей в пятницу вечером: мужчины были заняты игрой в кости с Намдоном, Джампа раскатывал тесто, а Тенцинг Яндон играла на ноутбуке Acer, поставленном поверх рисоварки, и примеряла новую пару носков. Время от времени она проверяла свою спящую сестру и бросала на меня робкие взгляды из-за компьютера. Пара также обслуживала группу из десяти немецких туристов в соседнем зале и была вынуждена отказаться от другой группы. Иностранные туристы явно помогали их жизни. Я спросил Лумбума, каково его мнение по поводу споров из-за иностранного туризма, и описала ему некоторые комментарии, которые слышала от друзей, неодобрительно относившихся к моему визиту сюда.
– Нет, сюда нужно приехать, чтобы почувствовать, – сказал он. – На дворе двадцать первый век, нужно быть открытыми, нужно уметь общаться. Нельзя просто читать все, что пишут СМИ, и верить этому. Приезжаешь сюда и просто чувствуешь сердцем. Жизнь – это счастье, она не делает нас богатыми, но мы счастливы.
Все это напомнило мне слова других попутчиков.
– Да, это правда, что жизнь здесь прекрасна не для всех. Есть в ней и проблемы, и передряги. Но у нас есть отличная работа, – произнес Лумбум, – мы можем быть дома с детьми, и мы действительно хотим, чтобы люди приезжали сюда и узнавали о нашей культуре и о нашей жизни.
Он взял тарелку с момо и блюдо жареной лапши и исчез в соседней комнате.
Джем был в восторге от своих пельменей, которые, хотя внешне и не были эталоном красоты, оказались очень вкусными. Джампа раздал всем маленькие чаши испускающего пар риса, а затем стал разливать черпаком карри, в котором было много жира и острого перца. Сидеть за столом в кругу этой дружелюбной семьи было отличным способом завершить наше путешествие по Тибету. Грусть от неизбежного отъезда уже оседала комом у меня в желудке, и никакое количество хорошей еды не могло облегчить ее. Увидев Тибет во всей его откровенной безысходности, я испытывала тоску и задумалась о том, как все изменится здесь в следующем году и еще через год, по мере того, как самая его сущность и самобытность будут размываться и в итоге окончательно потеряются. Джем взял меня за руку под столом, и я увидела, что у него тоже глаза на мокром месте. Я грустно улыбнулась ему, Марк посмотрел на нас через стол.
– Так, перестаньте, или я тоже заплачу, – сказал он и взял последний момо с тарелки.
Мы возвращались в отель в тишине, от нашего дыхания исходил пар и разлетался в холодном ночном воздухе. Низко висящая луна следовала за нами до тех пор, пока мы не прошли мимо золотой крыши храма Джоканг, после чего отправилась на покой. Площадь была открыта для паломников, ударяющим по деревянным блокам и ползающим по земле. Мы же шли дальше, шум становился все слабее, затем мы повернули за угол, где нас встретила звенящая тишина.
Глава 12
Великий шелковый путь
– Um Gottes Willen! Da schlaft ja ein mann hier!
Женщина-немка в сережках-кольцах, с косой, перекинутой на правое плечо, проскочила мимо меня, пока я пыталась понять, что именно происходит. Она потащила обратно своего гида и вновь протиснулась мимо, показывая пальцем на купе, где с крайне смущенным видом сидел Марк. Он вытащил из ушей наушники.
– Почему она кричит?
– Она жалуется, что в ее купе спит какой-то человек.
– Это не ее купе, я занял его первым. Это мое купе.
– Keineswegs!
Я попыталась собрать по кусочкам все свои познания в немецком, в частности непаханое поле падежей, чтобы понять, в чем суть обвинений со стороны женщины, но в итоге вернулась к английскому, чтобы объяснить разъяренной фройляйн, что Марк не собирается делать ей ничего плохого.
– Разве? – фыркнула она, лицо раскраснелось от злости.
– Боже, да не льсти ты себе, милочка, – сказал Марк и собрал свои вещи. – И не беспокойся, я уж точно не останусь здесь в столь напряженной атмосфере.
Раздраженный тем, что ему придется тащить все свои сумки обратно к нам в купе, Марк забрался на одну из верхних полок и достал компьютер:
– Если кто-то придет, я притворюсь спящим, и этому человеку придется лечь с ней, или ей придется простоять в проходе все тридцать часов.
Покинув Лхасу еще до полудня, мы сели на свой семидесятый поезд и узнали, что Марку забронировали отдельное купе, что означало, что нам придется разделить свое с двумя другими пассажирами, которые подсядут на пути в Континентальный Китай. Как и на пути в Лхасу, обратно мы тоже ехали в основном в компании китайских пассажиров и еще, как теперь выяснилось, с немецкой экскурсионной группой. Группа тибетских монахов постепенно покинула поезд на первых нескольких остановках: они сходили на пустынные платформы и стояли там в своей бесформенной свободной одежде, щеки горели красным на холоде и ветру. Я испытала необъяснимое чувство вины и вновь отодвинула шторы, закрепив их на крючках по бокам, чтобы купе осветилось тибетским магическим светом в последний раз. Хотя неутомимой китайской машиной пропаганды продвигалась совсем другая идея, этот поезд ровным счетом ничего не делал, чтобы улучшить жизнь в Тибете, скорее наоборот, он помогал китайцам хань понемногу уничтожать самобытную культуру тибетцев и брать от них по максимуму. Апологеты, отстаивающие правомерность появления этого поезда, утверждают, что он не просто модернизировал, а произвел революционный переворот в жизни тибетцев. Они ничем не отличаются от тех, кто настаивал на том, что британцы подарили Индии железные дороги, игнорируя тот факт, что строительство этих дорог служило не столько жестом доброй воли, сколько стало возможностью управлять колонией более эффективно, позволило получить более удобный доступ к богатствам страны и набить карманы за счет денег налогоплательщиков, которые и оплатили это дорогостоящее мероприятие. Планируемое сооружение высокоскоростной железной дороги, которая, словно пуповина, свяжет Чэнду и Тибет, только ускорит процесс материального опустошения региона. И вот мы, сами того не ведая, просто оказавшись пассажирами этого поезда, становимся невольными соучастниками, помогая этому бизнесу оставаться на плаву, оправдывая его существование. Я надела наушники и стала вглядываться в оттенки темно-синего и бирюзового цвета, которые смешивались между собой на глади бескрайнего озера. Только изредка ее нарушали еле заметные волны, создаваемые легким бризом. Только блики солнечного света и вода – простой, но от этого не менее бесподобный вид. Прокручивая в голове разговор с Люси, я почувствовала некоторое облегчение, вспомнив, что она признала, что иностранцы становятся глазами и ушами для тибетцев, которые с жадностью поглощают информацию из путеводителей, чтобы узнать новое и получить ключ к тому, что находится вне их понимания. И, хотя у них вряд ли будет возможность покинуть пределы Тибета, рассказанные ими истории не сдержат ни горы, ни границы.
Джем опустился на корточки и развернул карту на своей полке, чтобы изучить наш дальнейший маршрут. После почти семи месяцев, проведенных в дороге, наше путешествие подходило к концу: начиная с настоящего момента мы держали путь обратно в Лондон. Хотя Марк и не имел шанса прокатиться по Трансмонгольской железной дороге, мы точно решили, что второй раз на том поезде не поедем. Мысль о том, чтобы провести еще 11 дней, питаясь чесноком и лапшой быстрого приготовления, была невыносимой сама по себе. Вместо этого мы решили проехать по Великому шелковому пути, подняться вверх к провинции Синьцзян на северо-западе Китая, затем пересечь границу в Казахстане и, промчавшись по территории России, направиться обратно в Европу. Наш первоначальный и более амбициозный план заключался в том, чтобы из Казахстана доехать до Узбекистана, Туркменистана и Ирана, откуда на «Трансазиатском экспрессе» можно добраться из Тегерана в Тебриз, а затем наперерез к Анкаре и Стамбулу, откуда не составило бы труда добраться до Восточной Европы. Но спустя несколько дней после того, как мы навели справки и раздобыли нужную информацию, мы поняли, что из-за череды произошедших террористических атак вдоль юго-восточной турецкой границы, такая возможность испарилась, причем на неопределенный срок.
