В тот самый момент, когда я начала воспринимать Турфан своим вторым домом, нам уже нужно было уезжать. Разочарованные скорым отъездом, мы ехали по пустыне к новенькому вокзалу с высокоскоростными поездами. Словно мираж, этот вокзал возвышался посреди пустыни; год назад его построили большие оптимисты, поскольку рассчитан он был на тысячи путешественников или, возможно, на желающих обосноваться в Турфане, которые должны были обеспечить ему отличную проходимость. Начало реализации этих амбициозных планов уже было положено. Сияющий поезд-пуля ожидал нас на платформе – они отправляются 15 раз в день и пользуются большой популярностью, – и уже через час мы прибыли в Урумчи.
В отличие от самолетов, которые довозят своих пассажиров до аэропортов, откуда еще предстоит добираться до города, прибытие на поезде означает, что ты сразу оказываешься в центре событий. С того самого момента, как мы сошли с поезда, у меня было дурное предчувствие. Здесь не было слышно характерного радостного гула встречающих, и тишину здания вокзала нарушал только звук шагов. Люди передвигались с осторожностью, опустив голову и взгляды в пол. Ни один человек ни проронил ни слова, пока мы шли к выходу, где нас ожидало неожиданное зрелище – люди в военной форме и танки прямо перед вокзалом. Здание окружали баррикады и вооруженные полицейские – все это создавало ощущение, что в стране произошел государственный переворот. Пищали металлодетекторы, красные проблесковые маячки тревожно мигали по всему периметру привокзальной территории. Да, это было несравнимо с Турфаном, который теперь казался нам настоящим райским садом.
– Может быть, что-то произошло незадолго до нашего прибытия? – поинтересовался Джем, когда мы встали в очередь на посадку в такси.
– Возможно, но нет особого желания остаться здесь, чтобы узнать, что именно, – ответила я.
В полной тишине мы ехали по городу, тут и там встречая военную технику, батальоны полиции особого назначения; на фонарных столбах повсюду висели камеры.
– Все выглядит довольно зловещим и пугающим, – сказал Марк, выглядывая в окно и наводя фотоаппарат на стоящий на дороге танк. Из люка выглядывал военный с пулеметом в руках. Так же, как было в Тибете, по улицам ехали открытые грузовики с целыми взводами военных, оставляя за собой клубы черного дыма, выбрасываемого дизельными двигателями. Местные полицейские с металлическими прутами в руках кружили вокруг мечетей, а пешеходы старались обойти их стороной и не попадаться на глаза. Путь, который должен был занять меньше 20 минут, в итоге занял больше часа, поскольку наше такси то и дело натыкалось на баррикады и перекрытия дорог, приходилось искать пути объезда из-за неожиданно возникающих, искусственно созданных военными и полицией тупиков. Покорно принимающий эту, очевидно, недавно возникшую, но уже постоянную ситуацию водитель наконец доставил нас к отелю.
Хотя мы решили, что запугать нас не удастся, желание спрятаться у себя в номерах пересиливало все остальное, и все, на что нам удалось уговорить друг друга, – это прогулки в радиусе полутора километров от отеля в течение следующих нескольких дней. Нас угнетало повсеместное присутствие полиции, поэтому мы старались укрыться от них в близлежащих ресторанчиках. Среди них нам особенно приглянулся один – с теплой верандой и открытой кухней, который держала уйгурская семья. Вскоре мы стали узнавать постоянных посетителей, которые приходили поесть лапшу с жареной бараниной, посмотреть мыльные оперы на развешанных по стенам телевизорах; они приветственно целовали друг друга в щеки и подолгу распивали чай. Хозяин каждое утро оставлял для нас один и тот же столик и приносил комплимент от заведения – бульон из мозгов и хлеб. Его детям, которые в основном развлекали себя раскрасками, иногда доверяли принести клиентам маленькие порции кебаба. Снаружи на деревьях были развешаны овечьи туши. Температура стояла минусовая, поэтому за неимением холодильников мороз вполне справлялся с сохранением мяса, из которого братья хозяина готовили сдобренные тмином кебабы на углях. Они растирали замерзшие пальцы в митенках
[59] и знаками показывали, когда готовую еду можно было забирать.
– Предполагалось, что нам стоит опасаться этих людей? – спросил Марк, наматывая лапшу на палочки. – Но ведь они такие милые.
– Единственное, что пугает меня, – это танки и пулеметы, – сказал Джем, разворачиваясь, чтобы постучать по стеклу, давая понять, что можно нести еще одну порцию.
Здесь, в Турфане и в поездах, где мы их встречали, уйгуры проявили себя как добродушные, спокойные и приветливые люди. Сложилось впечатление, что они не просили о многом – только о том, чтобы им просто позволили жить на этой земле, следовать заветам своей веры и зарабатывать на пропитание. То же можно было сказать и о китайцах хань. Через два дома отсюда находился сычуаньский ресторан, где подают хот-пот, и персонал в нем – в основном молодые люди – был столь же дружелюбен, как и во всех других местах, куда мы заходили. Наверное, банально было бы задаваться вопросом, почему два народа не могут ужиться между собой, но мне вспомнились слова сэра Харольда Этчерли о том, что в каждой группе людей и в каждой стране обязательно есть и плохие, и хорошие, и не принадлежащие ни к какой категории люди. Но назвать всех уйгуров притесняемым этническим меньшинством, пожалуй, было бы неправильно. Да, какое-то их количество стало экстремистами, что привело к большой трагедии, из-за которой пострадал весь этот народ. Столь широкое повсюду присутствие военных стало для нас свидетельством того, что власти готовы на все, лишь бы не дать уйгурскому сообществу существовать в мире и согласии, пока они не примут стиль жизни китайцев хань.
– Вы чья-то подружка?
– Прошу прощения?
– Вы принадлежите одному из этих мужчин?
Оглядывая поочередно Марка и Джема и параллельно обдумывая теоретическую возможность своей принадлежности кому бы то ни было, будто я надувная кукла или рабыня, я указала на Джема: «Вот мой жених».
Отпускать саркастичные комментарии пограничникам не входило в мои планы и уж тем более не на Достыкской границе между Синьцзяном и Казахстаном, нашем единственном возможном маршруте для того, чтобы добраться домой. После девяти часов, проведенных в поезде, курсирующем всего раз в неделю, и предстоящих еще двадцати я не собиралась рисковать. Нельзя было, чтобы нас развернули и отправили обратно – и все во имя феминизма. Запустив вместе с собой поток морозного воздуха, в купе заглянули два пограничника в длинных серых пальто и меховых шапках, их плечи были густо усыпаны снежинками. Протягивая руки за нашими паспортами, они оглядели нас, а затем пригласили свою англоговорящую коллегу, которая прощупала и протыкала специальным инструментом наши рюкзаки, а затем попросила Марка открыть один из них. Он аккуратно достал свои фотоаппараты, пленку и свернутые в шарики носки, а потом сбросил остальное содержимое прямо на пол – в это время один из пограничников кивнул и отправился в следующее купе.
– Этого делать было необязательно, но спасибо, – сказала женщина, копаясь в небольшой куче из брюк и нестиранных футболок. Достав коричневый сверток из одного из карманов, она протянула его Марку.
