– Первая дверь направо. Туалеты здесь совершенно очаровательные, оборудованы по первому слову техники. Словом, божественные.
Как выяснилось, спустя 80 путешествий на поезде по всему миру мне еще предстояло узнать, что туалет можно назвать «божественным» или «очаровательным». Большинство из них были «отвратительны» или «не предназначены к использованию». Если в туалете был исправен дверной замок – это уже была роскошь, ну а если там вдобавок была и туалетная бумага – то это был своеобразный all inclusive. О мыле и говорить не приходилось. Я была заинтригована туалетами, так очаровавшими Патриция, поэтому быстро проскользнула мимо других пассажиров, которые фотографировались в проходе, зашла внутрь, закрыла дверь на тяжелый бронзовый замок и осмотрелась – в глаза бросилась фурнитура и стены красного дерева. Конечно, божественным его можно было назвать с натяжкой, но он уж точно был лучше любого из тех, что встретился на нашем пути, по правде сказать – он был лучше многих купе, в которых нам доводилось спать. Я помыла руки мылом, которое обладало изысканным ароматом с базовыми нотами тикового дерева и верхними нотами жемчуга и бархата и которое даже по тактильным ощущениям было дорогим, и даже решила, что его производят специально для этого поезда. Несвойственным для себя жестом я отерла руки о штанины и открыла дверь локтем, чтобы вновь их не испачкать, а задумчивый Патриций как раз проходил по коридору.
После расставания с Марком я и Джем сели на утренний поезд до Варшавы, а оттуда отправились в Берлин. Из Берлина с пересадкой в Мюнхене мы добрались до Венеции и провели три дня, бесцельно блуждая по городу, поедая спагетти «алле вонголе»
[63] в огромных объемах и каждый раз с трудом находя свой отель. Венеция, казалось, была спроектирована для того, чтобы туристы в ней терялись. Город был сыт ими по горло: каналы были забиты до отказа круизными лайнерами, а на улицах всегда роились экскурсионные группы. И если их попытки выбраться из очередного тупика с картой в руках были терпимы, то их шумное присутствие в ресторанах, в которых коренные жители пытались спокойно провести время, – уже не так. В то утро мы проехали по Гранд-каналу на водном такси и прибыли на вокзал Санта-Лючия, где на платформе номер 4 нас уже ожидал наш сине-золотой красавец в окружении заурядных и скучных серых экспрессов. Восточный экспресс Венеция – Симплон так сиял свежей полировкой, что проходящие мимо люди непроизвольно оглядывались. Детали из 60 видов различного дерева украшали его с колес до крыши – он выглядел настолько сказочно, насколько я и рассчитывала. Я пристально вглядывалась в двигатель и представила его в атмосфере 20-х годов: из трубы клубится белый дым, в то время как дамы в белых палантинах с дорогими кожаными чемоданами восходят на борт поезда. Мои мечты немедленно рассеялись, когда мой рюкзак боком повалился на землю. Пока я изучала наш маршрут вечером ранее, наткнулась на такую строчку: независимо от типа мероприятия, на борту поезда нельзя находиться в вычурных нарядах. Для нас подобного риска не существовало, с учетом того, что наш гардероб уже в целом не напоминал одежду, а скорее просто гору тряпья. Тем не менее мы решили еще немного поблуждать по Венеции и отведать еще спагетти «алле вонголе», а заодно заглянуть в бутики, чтобы прикупить новой одежды. Сервис на борту был настолько бесподобен, что пассажирам не требовалось брать с собой ничего, кроме разве что просекко. Нас сразу освободили от багажа и проводили до купе.
Вопреки всеобщему мнению, никакого «оригинального» Восточного экспресса не было. Его запустили в 1883 году, это были регулярные пассажирские перевозки, а не поезд как таковой – подобных поездов было несколько. Нынешний Восточный экспресс стал детищем американского бизнесмена по имени Джеймс Шервуд, который, вдохновленный ностальгией по роскошным путешествиям на поезде, купил два вагона 20-х годов и инкрустированные деревянные панели на аукционе «Сотбис» в 70-х годах. В течение следующих нескольких лет он приобрел 25 вагонов – количество, достаточное для создания целого поезда, затем перевез коллекцию в Бремен и Остенде, где винтажным вагонам вернули их первозданный великолепный вид – работа была настолько тщательно проделана, что без внимания не остался ни один миллиметр. Напоминающий музей на колесах, этот поезд был настолько безупречно воссоздан, что я нервничала и боялась что-либо трогать, чтобы не сломать, а я не сомневалась, что починить это смогут только волшебные феи. Скинув обувь, я растянулась на диванчике, Джем сел рядом, положил мои ноги себе на колени и укрыл нас одеялом. Втирая в кожу рук бальзам из подарочного дорожного комплекта Восточного экспресса, я рассматривала абажуры в стиле ар-деко и лилию в вазе на столике. Появилось ощущение, что прошедшие семь месяцев стали основой для того, чтобы этот момент стал особенно запоминающимся: солнечный свет заливал купе, бокал с просекко переливался бликами по одну мою руку, а по другую сидел, сияя от счастья, мой жених.
Ровно в 11.05 поезд плавно тронулся, а я лежала, наблюдая за тем, как мерцает за окном вода в венецианских каналах. Наконец-то я могла расслабиться и наслаждаться умиротворением, зная, что никто не зайдет в наше купе. Никто уже не попросит меня подвинуться или переставить вещи. Никто не будет ломиться в дверь, чтобы проверить билет. Никто не будет светить фонариком в лицо и искать контрабандные грузы. Никто не будет курить или пытаться полапать за талию в коридоре. Никто не будет громко говорить по телефону под ухом, скидывать шелуху на ковер и сморкаться в 4 утра. Здесь не было ровным счетом никого, кроме нас двоих.
И тут в дверь постучали.
– Недолго продлилось наше спокойствие, – сказал Джем, скидывая одеяло и открывая дверь, за которой оказался Паоло.
– Доброе утро, сэр, я пришел предложить вам ланч.
– О, вы как раз тот, кого я хотел увидеть! Заходите.
– Что такое куриная устрица? – спросил Джем, читая вслух меню.
– Ни малейшего понятия. Покажи.
– Смотри, вот здесь написано: куриная устрица и лазанья с фуа-гра c бадьяном и фенхелем.
– Жаль, звучало неплохо ровно до фенхеля. На вкус он как лакрица.
Мы сидели в одном из вагонов-ресторанов с названием L’Oriental и проезжали Доломитовые Альпы в ожидании заказанных закусок. Этот вагон изначально был построен компанией Pullman в 1927 году в Бирмингеме: его лакированные стены и пудрово-розовый декор идеально подходили для приема пищи, из кухни сквозь крутящуюся дверь доносилось бряцание железной посуды. На кухне трудилось всего три повара, они просыпались в 5 утра и делали заготовки и выпечку на день. Чтобы предупредить возможность пожаров, они готовили без масла, в меню не было ничего жареного. В окна бил солнечный свет, бахрома на абажуре лампы немного подрагивала, когда мы проезжали по горам, фарфор слегка дребезжал. Придерживая бокал, я оглядела вагон-ресторан и обедающих пассажиров: среди них были семьи, которые отмечали годовщины и дни рождения, за одним столом сидели менеджеры хедж-фонда в солнечных очках, а их жены расположились за отдельным столом. Распахнулась дверь, и появился официант с заказанными блюдами, заодно забрав бокалы со стола, словно волшебник.
