Мы скажем лишь слово о самой основе катарской доктрины: это особенно важно, если прослеживать ее отклонения. Тем самым, быть может, мы придем к пониманию, что заблуждения ордена Храма не предстают настолько чуждым феноменом, насколько это кажется при первом рассмотрении, что они являются следствием, несомненно, очень порочной религиозной системы, но обладающей, тем не менее, своим историческим и философским объяснением.
Все несовершенное не может проистекать от совершенной причины: катарская философия исходит из этого принципа, заимствованного у восточной античности, и присущего ей вместе с Манихеями и Павликианами. Существует абсолютная антитеза между бесконечным и добрым Богом, каковым его воспринимает человеческое разумение, и конечным миром, посвященным злу, между Богом, предстающим бесконечной жизнью, и существами, рождающимися только для того, чтобы умереть. Неизменное и благое существо не может быть автором злых и преходящих вещей: значит, существуют два творения и два бога. Один, добрый Бог, создавший души; он является началом света; его царство есть господство разумения; его мир это горний невидимый мир, где все совершенно. Он не принимает никакого участия в вещах, творящихся на земле; его полностью духовная область никак не пересекается с областью материи; созданное им видно только ангелам и небесным людям, тела у которых, наравне с душой, нематериальны и чужды, как страстям, так и грубым влечениям земных душ и телес. Другой, злой Бог, является творцом этого дольнего мира и всего того, что осязаемо, материально, преходяще – всего того, что трепещет и страдает. Именно создал видимое небо и все светила. От него происходят все внешние недуги, как моральное зло, так и зло физическое; он – господствующий властелин над материей, как над неодушевленным, так и над органическим естеством. Именно он дал земле силу произрастать и цвести растениям
[991]. Он – первоисточник жизни, страдания и греха; его имя Люцифер, и все делаемое им зло создается из ненависти к высшему Богу. Видно, что роль Люцифера не представляется второстепенной, и что люди должны, наоборот, больше считаться с ним, нежели с добрым Богом, отодвинутым в небесные пространства и испытывающим на них лишь очень опосредованное влияние.
Злой Бог обладает своим откровением в Ветхом Завете; тогда как в Новом Завете проявился добрый Бог. Вот почему в Новом Завете о Боге сказано: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его»
[992]. Вот почему Бог Книги Бытия творит небо и землю; но «земля же была безвидна и пуста; и дух Божий носился над водою»
[993]. Значит, как небо и земля, так и тьма, являются произведением Люцифера. Вот почему еще согласно Ветхому Завету дети Божии согрешают
[994], тогда как сказано в Новом Завете, что «всякий, рожденный от Бога, не делает греха»
[995]. Отнюдь не благой Бог говорил с Моисеем и вел патриарха: Моисей получил закон от обманщика; он сам был колдуном, разбойником
[996]. Закон не был дан благим Богом, не происходит от веры и не обладает никакой властью.
Души людей, сотворенных благим Богом, были соблазнены и увлечены на землю злым богом, который их заковал в тела, где они подвергаются всем недугам, присущим человеческому состоянию. И дабы положить предел их рабству и торжеству своего противника, благой Бог послал своего сына Иисуса на землю. Этот сын является не Богом, но творением, низшим по отношению к Отцу. Чтобы ввести в заблуждение злого бога, он принял человеческий облик; но его тело, образованное из эфирной субстанции, свойственной всем небесным существам, было освобождено от законов материи, оскверняющей все, к чему прикоснется. Именно это небесное тело вошло в Марию и вышло из нее, не восприняв никакого материального начала; именно оно было распято на кресте, не испытав никакой скорби, и, наконец, взошло на небо. Вся жизнь этого призрачного Христа являлась только видимостью. Он нисколько реально не присутствует в святой Евхаристии: Его крест, Его образы не заслуживают никакого почитания.
Если присоединить к этим догматическим идеям отвержение водного крещения, осуждение брака и животной пищи, причастие Святого Духа в наложении рук в церемонии, называемой Consolamentum, обычай полагать на утешенного брата льняное или шерстяное вервие, которым он должен был препоясывать свое тело, мы обнаружим очень сжатое, но достаточно полное обозрение религиозной системы первых Катаров.
С первых времен существования этой доктрины проявлялась тенденция к ее видоизменению благодаря больше философской и одновременно более возвышенной идее: верование в единого верховного Бога, сотворившего самого злого духа. Это умеренный дуализм дал рождение нескольким сектам, соединенных только некоторыми общими идеями, позаимствованными у первоначального катаризма, но разделенными в тяжелых расхождениях. Одни почитали, кроме верховного Бога, его двух сыновей, один из которых управляет небесным царством, а второй – видимым миром; другие воздавали культ лишь владыке высшего мира и его младшему сыну, господствующему над империей небес и душ: старший сын, властитель земли и тел, являлся для них творцом зла. И все же, они его не презирали и остерегались его раздражать, опасаясь подвергнуться его мщениям. Наконец, многие из этих сектантов шли дальше, обретая культ этого последнего, называемого ими Сатанаилом, и которому они приписывали власть их сделать счастливыми и богатыми
[997].
Из вышеуказанных трех религиозных систем наиболее распространенной являлась та, что проповедовала культ Отца и сына, управляющего небесным миром: это была система Богомилов; наиболее грубой представлялась система Сатаниан или Люцифериан, почитавших только старшего сына, Бога мира и демонов, и проклинавших младшего сына, который по их разумению, вызывает все катастрофы, чтобы свидетельствовать об обиде на своего брата. Именно из этих двух доктрин образовалось учение Тамплиеров. Их культ, как мы уже видели, обращался сразу к небесному Отцу и к демону: Иисус исключался из него. Итак, Иисус в двух только что изложенных еретических теориях предстает младшим сыном. Отсюда слово, вырвавшееся у одного из свидетелей посвящения Фулька де Труа: «Не доверяйся ему, поскольку он слишком юн». Следовательно, орден Храма одновременно почерпнул в верованиях Богомилов и Люцифериан; теперь мы должны набросать здесь две доктрины, чтобы уточнить элементы, позаимствованные у них теологией Тамплиеров.
