Одна из ветвей мандеев, известная своими гедонистическими нравами и оккультно-гностическими практиками, называлась носаири, нэсэрийе или нусарияху, то есть назореи, и проживала в Сирии. Считается, что она с друзами очень сильно повлияла на формирование доктрины алавитов, мусульманской секты, признающей Святую Троицу, но скрывающей поклонение Ей под шиитскими мифологемами. Это подтверждает, что носаири (назореи) и мандеи от своего начала исповедовали тринитарную религию, но последние уклонились от нее в сторону строгого монотеизма благодаря сильному развитию гностических идей в своем священном каноне. В отличие от мандеев, носаири не удалось сохранить внешне свою религиозную идентичность, и формально они значатся мусульманами и носят магометанские имена. Однако, как отмечают арабские и персидские авторы, в своей среде носаири тайно отправляют свой культ, презирают правоверных мусульман, высмеивают их догмы, пьют вино и едят свинину. Наиболее приблизился к разгадке тайного культа носаири Уолтер Биркс, побывавший у них во время Второй Мировой войны и описавший встречи с ними в своей совместной с Р.А. Гилбертом книге «Сокровища Монсегюра»
[26]. Биркс относит носаири к древней гностической иудео-христианской секте, некогда очень близкой к мандеям. Очевидно невозможность иметь свои молельни в жестком мусульманском окружении вынудило их устраивать свои собрания в священных рощах, как это делали во времена царя Соломона почитатели Астарты. Два самых главных религиозных символа носаири – Свет и Потир, из которого они пьют ритуальное вино и говорят: «Я пью свет». Многие полагают, что носаири курдское или иранское племя (таково мнение и фон Гаммера-Пургшталя), но, на наш взгляд, они, подобно мандеям, древнего иудейско-самарийского происхождения, о чем свидетельствуют их тайная передаваемая из поколения в поколение назорейская религия и их второе самоназвание – давуди (давудийцы) или наследники царя Давида: его они весьма боготворят. Сам фон Гаммер-Пургшталь указывает, что носаири идут от народности мадаиты, когда-то кочевавшей у южного берега Каспийского моря. Тем не менее, в XVII-XVIII веках мадаитами называли именно «христиан Святого Иоанна», мандеев, пытаясь их возводить даже к мадианитянам, полукочевому семитскому племени Синайского полуострова, из которого происходили Хеттура, третья жена праотца Авраама, и Сепфора, дочь мадианского священника Иофора и жена пророка Моисея.
Но это, скорее, относится к историческим курьезам, основанным на случайном совпадении имен и частом отсутствии огласовок в семитском написании. И если, предположим, гностики-мандеи существовали уже во времена Исхода еврейства из Египта, как сообщает нам сабианский источник, они все равно не имели бы никакого отношения к мадианитянам, кроме общего родства происхождения от Сима и Авраама.
Священные тексты мандеев украшены великолепными символическими рисунками в стиле примитивного кубизма. Чтобы выразить противоречивость акта мирового творения, мандейские художники использовали в основном два тона – белый и черный. Являясь составляющей частью для изображения человеческих тел, кубы делились по диагоналям на треугольники: из них два треугольника, расположенные на одной стороне, иногда закрашивались черным цветом, тогда как два других на противоположной стороне оставлялись белыми. Разве это не напоминает нам дуалистическую символику знамени тамплиеров босеан или босан (из старофранцузской этимологии beauceant – черная голень лошади с белым чулком над копытом; по-староитальянски это bolzano) с одной лишь разницей: тамплиерское полотнище делилось пополам на два перпендикулярных древку прямоугольника: вверху черный, снизу белый; причем красного креста по центру знамени изначально не было? Согласитесь: довольно сложно представить, что бы это откровенное гностико-манихейское знамя имело хоть какое-то отношение к римско-католической геральдике. Значит, мы не можем никак исключать того, что и боевой стяг босеан (vexillum belli), означавший одинаково и воинственный клич, братьям-храмовникам был дан легендарным иоаннитско-мандейским патриархом Феоклетом во время основания ордена в Иерусалиме в 1118 году. Да и щиты у тамплиеров поначалу были черно-белые и подобные босеану, о чем свидетельствуют в том числе средневековые книжные миниатюры. Между прочим, на гностико-манихейское происхождение тамплиеров указывают и современные французские исследователи: Изаак бен Жакоб, один из них, полагает, что Орден Храма, ставший независимой военной организацией благодаря Собору в Труа в 1129 году, сразу же был заражен ересью, поскольку у его истоков стояла катарско-манихейская секта, существовавшая в благоприятствовавшей ереси Шампани с XI века. Действительно, Шампань с Бургундией являлись второй метрополией ордена после парижского Тампля. И возможно, девять братьев, основавших орден в Иерусалиме, тайно исповедовали катарскую ересь, к каковой принадлежали и их семейства. Однако это предположение логически порождает собой и другое: если определенные начала ордена проглядываются в катарско-манихейской среде Шампани, то в Иерусалим Гуго де Пайен со своими соратниками после Первого Крестового Похода устремились с очевидным заданием своей тайной религиозной общины об установлении связи с духовно-родственной организацией, традиция которой легла в основу гностико-манихейских сект в Западной и Восточной Европе. Вне всякого сомнения, Гуго де Пайен с честью выполнил свою миссию, обнаружив в Святой Земле последователей Йоханана га-Матбиля (евр. совершающего ритуальные очищения водой) и установив с ними взаимоотношения, итогом которых явилось создание внешне римско-католического, а на самом деле еретического иоаннитско-мандейского Ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона. В 1118 году, когда сгорел на костре в Константинополе глава манихеев Византии Василий Богомил, сомкнувшимися ветвями иоаннитов Востока и Запада был подготовлен коварный ответ христианской ортодоксии в виде тайно инспирированного воинского сообщества, на протяжении почти двух столетий скрывавшего свою подлинную антитринитарную гностическую сущность под шлемом и латами римского католицизма. Но на пепелище Храма восстало франк-масонство, и диспут между иоаннизмом и христианством продолжается до сих пор. Пожалуй, его сможет рассудить только Второе Пришествие. В апреле 2005 года Сади аль Сади, глава эмигрировавшей в Швецию мандейской общины, заявил по случаю смерти Папы Римского Иоанна Павла II в интервью римско-католическому информационному агентству «Fides», что его единоверцы всегда поддерживали добрые отношения со своими «христианскими двоюродными братьями». И если христианство двоюродный брат мандеизма, то не трудно догадаться, что его родной брат – гностицизм во всех своих проявлениях, начиная от тамплиеров и заканчивая современными вольными каменщиками. И все же мандеи, несмотря на их непримиримое отношение к Иисусу Христу, остаются связанными одной пуповиной со своим «двоюродным братом», что прекрасно отметил выдающийся русский богослов Василий Болотов, который писал:
«Это явление представляет интерес а) как архаистический остаток движения, в главном своем течении исчезнувшего давным-давно, и б) как выпуклый показатель того, что гносис – в своих главных представителях заявлявший о себе только своим антиюдаизмом – был течением антихристианским, вел борьбу с христианством путем компромисса с ним. В главных своих системах гносис признавал во Христе самое светлое явление мировой истории; здесь, напротив, вражда против Христа, христианства и особенностей христианской жизни (аскез, посты, безбрачие, иконы), едва уступающая вражде против иудейства. И, однако, это не есть и гносис антиномистический, обеляющий все черное, начиная с Каина: Авель, Сиф, Энос, Ной здесь признаны. Это явление проще объясняется предположением, которое оспаривает Кесслер, что мандайе – уклонившиеся в гносис ученики Иоанновы. Речи проповедника покаяния на берегах Иордана взволновали весь иудейский мир до Вавилонии (язык мандайе – интересный остаток языка вавилонских иудеев). Часть «учеников Иоанновых», появившихся и в Вавилонии, «ниже аще есть Дух святый» слышавших (Деян. XIX, 2), не поняла смысла миссии величайшего из ветхозаветных пророков, заняла враждебное положение в отношении к христианству и, оставшись позади этой победившей мир силы, возненавидела христиан от всей глубины своей бессильной злобы и зависти. Но непризнанные и со стороны иудеев, может быть, гонимые или третируемые свысока (наравне с крещаемыми прозелитами, исполнявшими только заповеди Ное-вы?), иоанниты возненавидели и иудеев. Ной – последнее великое явление ветхозаветной истории. С Авраама – уже идут лжепророки. Ни великий законодатель Моисей, ни Соломон – блестящий представитель политического могущества Израиля, не встречают сочувствия иоаннитов; фараон и египтяне – вот истинные светочи этой долгой исторической ночи. Иерусалим также мандайям ненавистен, разгрому иудеев они радуются. Только Иоанн Креститель и освященный его деятельностию Иордан составляют заветное исключение.
