Сейчас не возникает никаких сомнений, что орден на момент своего упразднения был сильно заражен манихейством, поскольку практически с самого начала вбирал в свои ряды отлученных от церкви братьев из знатных альбигойско-катарских семейств Юга Франции. Но альбигойство рыцарей скорее являлось питательной средой для сохранения внутри воинской корпорации иной изначальной ереси, плоть от плоти связанной с манихейством, подобно тому, как связаны с католицизмом лютеране, пусть даже последние упорно отвергают данный факт. Сравнение вполне уместное, ведь ранее мы говорили, что Мани существенно упростил и христианизировал доктрину прежнего ненавидевшего Христа иоаннизма, создав отряд бесстрашных проповедников и придав его новой форме, поистине, универсальное значение. Таким образом, Мани явился не основателем новой религии, как принято представлять, а гениальным реформатором уже существовавшей. Кроме того, благодаря христианизации иоаннизма Мани и его последователям удалось привлечь к себе многочисленных сторонников гностических и назорейских иудео-христианских сект, рассеянных на огромном пространстве от Индии до Гибралтара: в его лице институционная христианская ортодоксия получила страшного врага. Необходимо еще раз обратить особое внимание: иоаннизм и наследующее ему манихейство действовали в тени и изнутри христианской доктрины и даже под покровом церквей и монастырей. Они меняли названия, внешние одежды, привлекали людей, склонных к гностицизму, оккультизму и посвятительным практикам, но сущность свою сохранили до сих пор: ее главной движущей силой было и остается ниспровержение, перетолкование и пересмотр в сторону строгого монотеизма и монизма тринитарного догмата христианской ортодоксии и умаление в той или иной степени сотериологической миссии Сына Божия. Трудно себе представить, что иоанниты-мандеи, назореи, носсаири, друзы, гностики, манихеи, павликиане, богомилы, альбигойцы, катары, тамплиеры, хлысты, духоборы и молокане исповедуют в корне одно учение, различаясь друг от друга лишь по названиям и отправляемым ритуалам. Кроме того, им всем свойственно крестоборчество (использование мандеями креста как Хоругви Света не имеет ничего общего с христианством).
И если попрание ногами распятия или креста (как орудия казни) в той или иной мере было свойственно всем вышеперечисленным гностико-манихейским сектам и религиозным направлениям, то отречением от Христа как от лжепророка отличались только тамплиеры и мандеи, священные тексты которых изобилуют христофобией и христианофобией. Исходя из этих текстов, не возникает никаких сомнений, что при переходе из христианства в иоаннизм (а такие случаи, безусловно, имели место, когда иоаннизм еще утверждал свою «первородность» по отношению к христианству), мандейские священники или епископы требовали от неофита отречения от Иисуса Христа как от Мшихи кадабы (ложного Мессии и пророка), подобно тому, как христиане требовали от крестившихся евреев отречения от иудаизма. С точки зрения манихейства такой ритуал был бы просто абсурден, поскольку сам Мани объявил себя Параклетом, обетованным Спасителем: он считал, что человека Иисуса вовсе не существовало, а Христа представлял в маркионитском стиле чистым небесным духом, не воплощенным и обладавшим кажущимся покровом плоти. По другим сведениям, для Мани Иисус – это человек, через которого действовал Христос, внутренне не соединяясь с ним, и покинул его при распятии. Но согласимся, что и в последнем случае ритуал не имел бы никакого смысла с культовой стороны. Незачем было манихеям отрекаться и от «страждущего Иисуса», божества, разлитого по всей природе и в соединении с материей дающего ей жизнь. Катары и богомилы, будучи манихеями Средневековья, не внесли ничего нового в свои докетические христологические воззрения, рассматривая Иисуса Христа в качестве Ангела или божественной эманации, обладавшей лишь видимостью человеческого тела. Крест катары могли попирать только в качестве орудия казни Иисуса Христа, не перенося это никак на личность распятого, что практиковалось у тамплиеров; вместе с тем, геральдическим символом катар и альбигойцев являлся так называемый Тулузский крест. Вот почему катарско-манихейское влияние на Орден Храма следует считать вторичным или, если хотите, наносным на основную внутреннюю доктрину тамплиеров, которая, по-видимому, рано обособившись от своего первоисточника и утратив с ним связи по объективным причинам, стала самостоятельной западной ветвью иоаннизма, непрерывно передававшегося посредством посвящений в узком рыцарском внутреннем кругу.
Некоторые конспирологи пытались объяснить происхождение орденских ритуалов воздействием на тамплиеров со стороны носителей как талмудического, так и гетеродоксального иудаизма, в том числе адептов Каббалы. Здесь есть определенная логика. И этим, казалось бы, можно было объяснить тамплиерские обряды, направленные на умаление и уничижение крестного подвига Иисуса Христа. Однако не стоит забывать, что в Средневековье духовное влияние еврейских общин в Европе и в Палестине было сильно ограниченным, и его не стоит нам переоценивать, в том числе памятуя о жестком антисемитизме самих храмовников, носившем, к тому же, ярко выраженный мистический характер. Учитывая то, что иоаннитско-мандейское учение являлось, по своей сути, эзотерическим, гностическим и элитарным, в отличие от манихейства, своей христианизированной версии, где посвятительные элементы сохранялись в высших степенях, но основу его все равно составляли профаны (слушатели или верующие), становится понятным интерес тамплиеров к тайным знаниям, предметам церковной археологии и различным мистическим артефактам. Известно, что у осевшей в Вавилонии самарийско-иерусалимской общины мандеев существовали свои независимые от иудейских гностико-каббалистические практики и ритуалы, основанные на доктрине о божественной колеснице Меркаве, в которые могли быть посвящены тамплиеры, осуществлявшие контакты, пускай конспиративные и нерегулярные, с центром своего гностического культа на Востоке. Отсюда, вероятно, и возникли легенды о рыцарях-тамплиерах как чернокнижниках, знатоках каббалистики, магии, астрологии и других оккультных наук, строго запрещавшихся Римско-Католической церковью.
Действительно, тамплиеры широко использовали понятие «Небесного Христа», заимствованное ими у средневековых манихеев, но вкладывали в него совершенно иное содержание, нежели последние. С одной стороны, это была уловка для сокрытия своей подлинной доктрины и возможное оправдание перед следователями Святой Инквизиции: дескать, несмотря на кощунственные ритуалы по отношению к человеку Иисусу Назорею, рыцари оставались верны Святой Троице и Сыну Божию, «Небесному Христу», что ввело в заблуждение даже такого опытного и интеллектуального историка ордена в Бургундской провинции, как Миньяр, не располагавшего достаточными сведениями о мандеях, чтобы прийти к итоговым выводам об иоаннитском антихристианском характере гностической секты тамплиеров. На самом деле, под «Небесным Христом» тамплиеры разумели божественную эманацию иоаннитов Манда д'Хайе, небесную сущность младенца, возраст которой постоянно три года и один день. Прежде чем забрать и вознести Иоанна Крестителя в обители Света, Манда д'Хайе сошел с небес и крестился от него в Иордане. Отсюда и культ младенца Христа у тамплиеров следует воспринимать как почитание воплощенного Гнозиса и Царя-Священника Манда д'Хайе, а не иначе (о связи бафометических голов и фигур с этим персонажем иоаннитско-мандейской теогонии мы говорили выше; если посмотреть на проблему в целом, то Манда д'Хайе и есть тот самый Бафомет и одновременно андрогин, изображенный на крышке шкатулки из Эссаруа; еще раз обратим внимание: его никоим образом нельзя путать с совершенно иным существом – иоаннитским демиургом Птахилем-Люцифером, статуями которого тамплиеры украшали снаружи свои церкви и братские общежительные корпуса).
