Секта Симона, истинного отца гностицизма, имела много сторонников; но затмившим всех других был самаритянин Менандр
[199]. Он признавал Верховное Существо, которое, однако, никогда не проявлялось перед людьми; множество гениев исходит от этого Верховного Существа, образовавшего мир; творческие ангелы заключили человеческую душу в материальные органы, и добродетельные гении смягчили участь этой узницы-души
[200]. Менандр обладал чем-то от честолюбия лжепророков, которые позднее отягощали своим игом те же самые страны. Он считал себя посланцем высшей силы Бога и намеревался крестить от своего собственного имени
[201].
У Менандра были многочисленные ученики в Антиохии
[202], и с первого века истории Церкви Сирия стала очагом всех ухищрений разума против чистоты Евангелия. Второе столетие, наиболее плодотворное и пылкое в плане гностического брожения, знало ученика Менандра Сатурнина Антиохийского
[203], предложившего новым ученикам новый эклектизм, составленный, по словам господина Маттера, из всего из ряда вон выходящего в окоружавших его верованиях
[204]. В действительности, эта система заключает в себе признаки дуализма Зороастра, и уже идеи Персии спешат смешаться с идеями сирийских филологов.
Вот сущность этой системы: семь ангелов уклонились от господства Высшего Существа, создав мир без его участия и без его ведома; но Высшее Существо, приняв видимую форму, пришло обозреть произведение семи ангелов и увидело существо, ползающее по земле, но имеющее образ, подобный своему. Этой несчастной тварью являлся человек. Бог оказал ему сострадание, и чтобы поднять то, что имело отношение к его собственному образу, он ниспослал на это существо искру, луч божественной жизни
[205], и тогда человек выпрямился с благородством и вознес свои взоры к небу
[206]. Вот, несомненно, великолепный миф; но здесь нужно отметить следующее: физический беспорядок, несовершенство и, наконец, зло признаются происходящими от существ или начал, нижестоящих Богу. Эта еще новая в сирийском гностицизме идея вскоре станет плодотворной в гностических школах по мере того, как они углубятся в исследование происхождения зла. Мало было дать человеку душу: стало необходимым покровительствовать ему против тирании семи ангелов! Вот почему Бог послал своего Сына, который благодаря своей божественной сущности не мог быть вовлеченным в материальные органы и принял смертное тело только внешне, пострадав и умерев за людей тоже внешне. Таким образом, Сатурнин
[207], спасая Бога от приписывания Ему зла, намеревался спасти и божество Иисуса Христа от скверны плотских оболочек.
Одновременно
[208] Василид и Карпократ, оба представителя александрийской школы, одинаково занимались происхождением зла, фундаментальным вопросом, поставленным впервые намного раньше в Персии Зороастром и возмутившим тогда весь Восток, Сирию и Египет
[209].
Согласно Василиду, создали мир ангелы, занимавшие последнюю небесную сферу, и нет ничего удивительного в том, что зло здесь царствует наравне с добром
[210]; но тогда, по крайней мере, Верховное Существо не ответственно за это зло; и все же, чтобы его побороть, не дав ему распространиться, оно послало в низший мир свою премудрость (нус – греч.), которая, облачившись в человеческие формы, приняла имя Иисуса. Евреи намеревались ее умертвить на кресте, но она вознеслась на Небо, оставив вместо себя Симона Киринеянина. Отсюда, как говорит Святой Ириней Лионский, и заключение, что не нужно верить в Того, Кто был распят
[211]. Василид расчленил Верховное Существо на восемь великих проявлений: это огдоада, о которой я уже вел разговор с моими читателями
[212].
Карпократ, чтобы найти происхождение зла, подогнал иудаизм под христианство, и суждения Востока под греческие философские системы; этот эклектизм, казалось бы, сделал свою систему почти космополитической. Исходя из воззрений этого сектанта, Иисус Христос, сын Иосифа и Марии, был намного более, чем всякий другой смертный, наделен энергичной душой
[213]. Души, изначально являвшиеся небесными и чистыми, были подчинены телам лишь для того, чтобы забыть Бога. Фатальное забвение снизошло в телесный мир, где души подчинялись ангелам-творцам этого телесного мира. Вот почему Иисус Христос, обладая душой сильной закалки, сопротивлявшейся этим ангелам, смог освободиться от телесного мира, чтобы вернуться в свое небесное отечество. Та же милость полагалась душам, которые бы подражали Иисусу Христу
[214]. Эти идеи приближались к христианскому спиритуализму, но нашлись сторонники Карпократа, исказившие его систему, считая, что нужно было в той же мере почитать и ангелов творцов: они придерживались мнения, будто душа должна платить как бы долг телесным связям, чтобы раньше освободиться от них. Из этого ложного посыла следует, что дела похоти не только позволительны, но и предписаны; отсюда добрые и злые действия безразличны по своему естеству, или скорее нет ни добрых, ни злых деяний
[215]. Василидиане еще больше усовершенствовали этот мистицизм: они выделяли совершенных, чьи души были настолько возвышены над материальным миром, что чистота никак не могла в них исказиться из-за всякого чувственного сладострастия
[216]. Стоит ли удивляться наибольшей развращенности нравов среди этих странных сектантов, и становится понятным, почему Святой Иероним называет Василида господином распутств
[217].
