Этот факт очень ценен для нас, поскольку подтверждает две важные вещи: восточный обычай ношения поясов и вид оскорбления, которым выражалось презрение к изображениям. Со всей очевидностью тамплиеры заимствовали у сирийцев символ, выражаемый поясом, и больше того – копирование кощунственных плевков. Что касается природы упомянутого мной символа, то рыцари Храма достаточно открывают ее в своих свидетельских показаниях: большинство говорит, что носили веревку или пояс в знак принесенного обета целомудрия
[441]. Один из братьев заявил, что носил этот пояс по написанному в Евангелии от Святого Луки
[442].
Прежде чем завершить часть, где был исследован поставленный нами вопрос, как представляется, во всех его аспектах, в двух словах необходимо подвести итог. Справляясь в истории Франции Отца Даниэля
[443], меня поразило следующее изречение: «Нельзя без неосторожности не верить приведенным против тамплиеров доказательствам». Однако Отец Гриффе (P. Griffet), его комментатор, совершенно иного мнения: он желал, чтобы ему вместе с обвиняемыми предъявили идол, которому поклонялись в капитулах, и завершает выражение своего мнения словами: «Итак, мы не видим ни в актах, оставшихся для нас, ни в буллах папы, ни в письмах короля, чтобы приводились против тамплиеров эти немые свидетельства, показание которых сильнее и решительнее, чем признания говорящих свидетелей».
«Можно разрешить эти сложности, – добавляет затем добрый отец, – лишь сказав, что тамплиеры ожидали долгое время расследования, и один страх перед ним заставлял уничтожать столь убедительные доказательства, когда рыцари были еще свободны и имели возможность их уничтожить
[444]».
Со своей стороны, ожидая от себя полного объяснения барельефов шкатулки господина герцога де Блакаса в этом несколько проблематичном труде, я на мгновение перевожу дыхание и оставляю решать читателю, смог ли я привести к согласию отцов Даниэля и Гриффе.
Продолжение монографии о шкатулке герцога де Блакаса или Доказательства манихейства ордена Храма
Томас Жоашен Александр Проспер МИНЬЯР, Корреспондент министерства народного просвещения и нескольких академий
Париж, Демулен, набережная августинцев, 13
1852
Продолжение монографии о шкатулке герцога де Блакаса
Краткий обзор
Символизм гностических сект и то, чем они обязаны Александрийской школе: например, семь символических персонажей, связанных с мифом о ПРЕМУДРОСТИ; система эманаций и андрогинизма и пр. Опасные неоплатонические доктрины, переходящие в гнозис. Широкое толкование и синкретизм символа или мифа о ПРЕМУДРОСТИ. Объяснение семи мистических персонажей, упоминаемых в надписи на шкатулке из Эссаруа, и о роли, которую играет восьмой персонаж; происхождение этого мифа и пентаграммы, изображенной на крышке шкатулки. Секты, составившие основания манихейского синкретизма. Доктрина и символизм Манеса, а также соотношение этого символизма с барельефом шкатулки. Шествие и развитие манихейства. Его идентичность с катарством и посвящением в рыцарство Храма. Эта идентичность не могла избежать инквизиции Римской курии, и поскольку предыдущие Папы выступили против катаров Франции, тамплиеры не должны были больше рассчитывать на покровительство Климента V после того, как тайна их сообщества оказалась разоблаченной.
Барельефы
Прежде чем перейти к рассуждению о барельефах шкатулки из Эссаруа, которых четыре (два больших и два маленьких) по сторонам или частям нашей шкатулки, я должен возвратиться к бафометической надписи на ее крышке, помещенной мной на таблицу напротив изображения METE, надписи, тщательный анализ которой мной дан в предыдущей части Монографии о шкатулке герцога де Блакаса
[445]. Необходимо надеяться, что по ходу произведения, я буду опираться на этот я буду опираться на этот важнейший миф.
Все гностические секты воспринимали ПРЕМУДРОСТЬ как первое проявление или эманацию Верховного Существа, о чем я уже говорил: рассмотрим же то, что они отличались между собой только названиями, но не сущностью; и я советовал бы желавшим углубиться в этой теме обратиться к философии Александрии, истинному отголоску умозрения Платона. Разные гностические школы имеют ключ своего знания в словах Филона, украсившего неоплатоническую школу в I веке Церкви
[446]: «Один Бог мудр. Можно называть Его премудрость матерью творения, отец которого – Бог. Он соединился с Σοφία или знанием
[447]; Он ей сообщил начало творения, и она породила материальный мир»
[448].
