Любопытно прочесть у одного стародавнего историка
[688] о печальных эпизодах нашей истории следующий рассказ:
«Иннокентий Третий (III) направил в провинцию Нарбонны аббата Сито (Cisteaux) и с ним двух монахов, чтобы проповедовать против этих вероломных бугров (bougres, булгар). Когда они прошли часть страны, проповедуя, то возвратились в Монпелье и нашли там мужественного человека, являвшегося епископом Сетра (Cestre). Этот благоразумный клирик спросил аббата Сито, что он делал там. Последний ответил, что Папа его послал против бугров
[689], но он не смог их обратить. Епископ ему сказал, что пока не пытался проповедовать им, хотя теперь дело Нашего Господа крепко встало на ногу, чтобы дать добрый пример другим людям, и он сам жил и шел в ногу с ним. Затем аббат вернулся на генеральный капитул, а в то время епископ с монахами ходили и долго проповедовали в стране. Они обратили незначительное число людей, но и из них страшно мало, кто возвратился к правоверию».
В то время как катары пребывали на Юге Франции, где вдохновленные Иннокентием III крестоносцы объявили им войну на уничтожение, Босния собрала их печальные остатки и направила к своим братьям во Францию легата, чтобы поддержать их мужество и предоставить им убежище
[690]. На самом деле Босния была центром и рассадником этих несчастных еретиков, и она приняла то, что сама изрыгнула на западные страны. Зло поднялось к своим истокам, впрочем, оно чувствовало себя непринужденно в Сирии и среди арабов, всегда готовых терпеть монотеистические секты и, в частности, манихеев. В другом месте я говорил об отношениях секты с мусульманами
[691], и здесь не стану возвращаться к этой теме. Избежавшие погрома французские катары возвратились к своим единоверцам павликианам и богомилам Болгарии, или катаристам Святого Августина, как хотелось бы их назвать, или, наконец, манихеям, когда желательно использовать общее определение.
«Почти вся совокупность средневековых авторов, – говорит Шмидт, – видят в Cathari только манихеев, и эта позиция имеет многочисленных сторонников среди современных историков и теологов»
[692]. Шмидт, несмотря на несколько разногласий со своей стороны по определенным пунктам
[693], безусловно, состоит в хорошем обществе по проблеме идентичности манихеев и катар, и в нем мы встречаем: Баура
[694], Гизелера
[695], ученого монаха Экберта
[696], Фюслина
[697], Муратори
[698], Мосгейма
[699], Боссюэ, Гиббона, Гана, Майтланда, Гуртера
[700] и пр.
[701]; все они связывают катар с павликианами, а последних с манихеями.
Итак, тождественность между манихеями и катарами сегодня больше не является никаким вопросом; но до сих пор никто еще не подозревал о существующем знаке равенства одновременно между манихеями, катарами и тамплиерами. По ходу этого утомительного труда я установил множество точек соприкосновения, и читатель должен ожидать моего заключения; и все же я хочу, завершая, привлечь несколько больше внимания на главные факты и доктрину этих трех сектантских орденов, которые, по-моему, образуют лишь один орден по существу своей доктрины: у тамплиеров был орден, рассматривавшийся как моральный субъект, но запятнавший себя манихейством, и его в большинстве своем здоровые члены слепо повиновались тайному импульсу, являвшемуся манихейским по происхождению.
