Еще одна выгода такого расположения в том, что, поскольку преторий не относится к резиденции Пилата, иудеи могут спокойно входить сюда даже в канун Пасхи. Так что сейчас на суде присутствуют храмовые священники и ученики Кайафы, внимательно наблюдающие за действиями вождя. Все они хотят убедиться, что приговор, вынесенный Кайафой и фарисеями, будет утвержден и приведен в исполнение.
– От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе это обо мне? – отвечает Иисус вопросом на вопрос.
– Разве я иудей? – пожимает плечами Пилат. – Твой народ и первосвященники предали тебя мне. Что ты сделал?
– Царство мое не от мира сего. Если бы от мира сего было царство мое, то служители мои подвизались бы за меня, чтобы я не был предан иудеям; но ныне царство мое не отсюда.
– Итак, ты царь! – усмехается Пилат.
Хорошая новость для прокуратора: ведь, называя себя самодержавным правителем, Иисус совершает преступление против императора и Рима. Выходит, он – в самом деле серьезная угроза общественному порядку. Это весомая причина его казнить.
– Ты говоришь, что я царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа моего, – ответствует Иисус.
– Что есть истина? – вдруг серьезно спрашивает Пилат.
Но напрасно римлянин ждет ответа. Иисус умолкает.
Пилат знает: проповедь – не преступление, если это не проповедь восстания против Рима. Но спор с могущественным Синедрионом не улучшит репутацию Пилата в глазах императора. Так что он переводит взгляд на толпу храмовых учеников и служителей, заполнившую двор. Со своего судейского возвышения смотрит он на этих людей, прикидывает, что делать дальше.
Согласно обычаю, в канун Пасхи римский префект может помиловать одного из преступников, осужденных на казнь
[78]. И, кажется, Пилат видит простой выход из этого политического затруднения. Он предоставит выбор народу. Кого помиловать: мирного Иисуса – или разбойника Варавву, на руках у которого кровь, чьи преступления, несомненно, заслуживают наказания?
– Хотите ли, отпущу вам царя иудейского? – спрашивает толпу Пилат.
Ответ его удивляет. Пилат не понимает, что людей, к которым он обращается, привели сюда первосвященники и религиозные старейшины, что это их клика, так же кровно заинтересованная в уничтожении Иисуса. Не иудейские паломники желают ему смерти! Не желает ее и большинство населения Иерусалима. Нет: это горстка людей, чье обогащение напрямую зависит от Храма. И тот, кто говорит истину, для них куда опаснее убийцы многих людей.
– Отпусти нам Варавву! – кричат они в ответ.
* * *
В то же время, когда идет суд над Иисусом, в храмовых дворах начинается пасхальная суета. Кайафа и другие священники провели ночь без сна, однако им не дано насладиться отдыхом. Скоро они перейдут по мосту, соединяющему Верхний Город с Храмом, и начнут готовиться к великому дню. Паломники уже выстраиваются в очереди, и плывет над Храмом неумолчное блеянье годовалых ягнят.
Жертвоприношения начнутся, как положено по закону, в полдень. Во дворах Храма выстраиваются ряды священников с золотыми и серебряными сосудами. В эти сосуды будет собрана кровь жертвенных ягнят, струящаяся из перерезанного горла. Затем их отнесут на алтарь и прольют эту кровь как жертвоприношение. Собирается и хор левитов, и музыканты, готовые почтить великий день трубными звуками серебряных рогов.
* * *
Понтий Пилат нимало не интересуется тем, что происходит в Храме. Все его внимание сосредоточено на проблеме, стоящей сейчас перед ним. Римский прокуратор не верит, что казнь популярного проповедника станет мудрым решением. О любых народных волнениях, которые может вызвать такое событие, немедленно доложат Тиберию, и вина, как обычно, ляжет на Пилата.
Поэтому Пилат решает не распинать Иисуса, а приговорить его к verberatio. Может быть, это удовлетворит Синедрион. Римский прокуратор собирает первосвященников и церковных старейшин, чтобы объявить им свое решение.
– Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ. И вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете его. И Ирод также, ибо я посылал его к нему; и ничего не найдено в нем, достойного смерти. Итак, наказав его, отпущу.
Тут же Назареянина раздевают и ведут во внутренний двор – praetorium.
Там ждет его столб для бичевания.
Глава восемнадцатая
ВЕРХНИЙ ИЕРУСАЛИМ
7 АПРЕЛЯ, 30 ГОД Н.Э.
8.00–15.00
Иисус терпит жестокие муки. Руки его, как и у всех прочих жертв, вздернуты над головой и привязаны к железному кольцу, вделанному в вершину столба, так что он не может шевельнуться. Двое легионеров стоят позади него, один справа, другой слева. Каждый держит flagrum с деревянной рукоятью и тремя кожаными хвостами длиною примерно в три фута каждый. Сегодня к кончикам хлыстов привязаны не железные кругляши или обломки костей, а свинцовые грузила, так называемые plumbatae. Это продуманный выбор. Округлые грузила не сдирают кожу и мясо с костей так же быстро, как острые scorpiones. Иисусу еще не пришло время умереть.
Сбоку стоит третий легионер. В руках у него счеты: его задача – считать удары. Четвертый член quaternio отвечает за связывание и приковывание осужденного к столбу. Сейчас он ждет, готовый сменить кого-нибудь из товарищей. За происходящим надзирает их командир, exactor mortis.
Удары сыплются градом. Между ними нет промежутков: стоит одному легионеру отвести руку – опускает свою плеть другой. Даже если хвосты плетей перепутываются, это не заставляет солдат остановиться. По Моисееву закону максимальное число ударов, к которому можно приговорить преступника, – «сорок без одного»; но что римлянам до иудейского закона? Пилат приказал бичевать Иисуса до полного изнеможения, но не до смерти: так они и поступят.
Таков приказ: избить Назареянина до полусмерти – но ни в коем случае не убивать.
После бичевания Иисуса отвязывают от столба и помогают подняться на ноги. Во время наказания он кричал от боли, однако рвоты или судорог, как бывает у многих, у него не было. И все же он потерял много крови: спина его вся в кровавых отметинах. Следы ударов и на бедрах, и на ногах до середины лодыжек. К этому присоединяется обезвоживание: со вчерашнего вечера Иисус не пил ни глотка. Сейчас он на ранней стадии шока.
Заплечных дел мастера выполнили свою задачу на «отлично». Били с хирургической точностью, так, чтобы измучить и довести до края гибели, но не убить. Пилат ясно дал понять, что больше их услуги сегодня не потребуются. Однако они остаются во дворе – на всякий случай.
Иисус, по-прежнему со связанными руками, шатаясь, бредет обратно в тюрьму. Здесь римские солдаты не упускают случая поглумиться над необычным узником. На израненное нагое тело накидывают пурпурный плащ, прекрасно зная, что скоро он присохнет к ранам. В руки Иисусу, насмехаясь над его притязаниями на царское достоинство, суют «скипетр» из камыша. Они смеются и плюют Назареянину в лицо. Ни у кого здесь нет к нему жалости.
