Во время одного из наших долгих, более поздних разговоров, я осторожно затронула этот сюжет.
— Вы ведь занимались журналистикой, когда собирали эти материалы, как вы полагаете?
Нелл внимательно на меня посмотрела.
— Есть разница.
— Какая разница?
— Я знала, когда надо остановиться.
Я не была уверена, что Герб и Бонни Клаттер согласились бы с этим утверждением, но не хотела углубляться в эту тему. Нелл сказала, что по ее мнению Трумен преувеличивал эмоциональную нестабильность, от которой, по его словам, Бонни Клаттер страдала задолго до убийства.
Нелл считала, что у Бонни Клаттер произошли гормональные изменения во время менопаузы и, может быть, был не слишком хороший характер, но ее эмоциональное здоровье не было таким хрупким, как это представил Трумен.
С чем-то в его книге она могла не согласиться, но в целом гордилась их совместной работой в Канзасе.
Глава двенадцатая
Первые несколько недель, пока я устраивалась на новом месте, были заняты покупками, мелкими делами и обдумыванием различных возможностей. Однажды вечером ко мне приехала Джуди с маленькими пластиковыми контейнерами, в которых был домашний овощной суп. «Следи за собой, девочка, — сказала она, — что тебе нужно? Что я могу тебе привезти?» С ней был Кенни. Он очень волновался и хотел знать, сдержу ли я слово и оставлю ли на кухонном окне принадлежавший Уэсу санкэтчер, раскрашенный в цвета «Оберна». Это был большой прямоугольник из разноцветных стекол с буквами AU, выкрашенными в оранжевый и синий цвета команды. Когда Кенни в первый раз зашел в дом, то сразу его заметил. Так он понял, что я буду жить в правильном месте.
Я, правда, знала, что это украшение в цветах «Оберна» принесет мне проблемы с поклонниками команды Алабамского университета, которых было много в моем медленно расширявшемся кружке друзей. Футбол в здешних местах был на втором месте после Бога в списке священных понятий, но даже Господь, наверное, с облегчением думал о том, что ежегодный матч между «Алабамой» и «Оберном» не совпадал с расписанием воскресных служб. Во время таких матчей никто не ходил в гости, точно так же, как никто не беспокоил сестер Ли, когда проходил «Мастерс». Позже в том году Алиса будет с восторгом читать книгу уроженца Алабамы Уоррена Сент-Джона «Rammer Jammer Yellow Hammer», посвященную субкультуре твердолобых фанатов «Бамы», повсюду следующих за командой в своих фургонах.
Методист ты или баптист. Фанат «Алабамы» или «Оберна». Это здесь много значило. Это определяло круг твоих близких. А я в некотором смысле была чистым листом.
— Я еще не решила, — сказала я Кенни, — что скажут фанаты «Алабамы»?
Я шутила, но он серьезно встревожился.
— Обещаю тебе, Кенни, оставить его.
Он просиял:
— Ты моя сестра!
На прощание он меня обнял. Кенни обнимал людей не формально. Он обхватил меня руками и сделал то, что мой трехлетний племянник Эндрю называет «давить сок».
Когда Кенни и Джуди отправились домой, я снова осталась одна в этом непривычном доме. Мне хотелось, чтобы в моей комнате звучали голоса. Грозы уничтожили телеантенну. Я могла включить только канал CBS. Там были сплошные помехи. Я решила не возиться с телевизором, так как в своей жизни уже насмотрелась «Закона и порядка». Я стала всех спрашивать: как настроить мой транзистор на канал NPR? Никто не знал. Это было странно, у Хильды Баттс радио на кухне постоянно передавало NPR, так что каким-то образом это можно было сделать. Когда я в следующий раз оказалась в гостях у Тома, оказалось, что у них на крыше стояла специальная антенна, позволявшая принимать передачи дочерней компании NPR, вещавшей из Тускалузы, в ста пятидесяти милях отсюда. Это было единственным условием, которое поставила Хильда перед переездом в Монровилль.
— Но можно попробовать одну штуку, — сказал Том, — прижми радио к телу вот так.
Он прижал воображаемый приемник к своей грудной клетке.
— И направь антенну по направлению к своему заднему двору.
Тем вечером, оставшись дома наедине со своими мыслями, свистом и грохотом обогревателя, я попыталась включить радио. Я растянулась на кровати, глядя в потолок. На потолке была паутина, которую я до этого не замечала. Я откинулась как можно дальше назад, чтобы только мои ступни свисали с кровати. Один из моих сабо свалился с правой ноги и со стуком упал на деревянный пол. Я сбросила и левый башмак, еще больше отползла назад и легла, согнув ноги в коленях и поставив ступни на матрас. Я включила радио, прижала его левой рукой к ребрам, а другой рукой направила длинную серебряную антенну через правое плечо в ту сторону, где мой задний двор подходил ко двору сестер Ли.
Сработало! Победа! Я слушала гладкую привычную речь комментатора, говорившего из Тускалузы. Помех почти не было, и голос диктора звучал в знакомом ритме. Неужели NRP отправляла своих сотрудников куда-то, где те должны были перенять интонации, пригодные для общественного радио? Акцент здесь был другим, но слегка профессорские, привычные для NRP интонации были знакомы. Этот тон так и просился, чтобы его пародировали, особенно здесь, и я не сообщала о своей привязанности к этим передачам, точно так же, как не выпячивала свое унитарианское универсалистское воспитание. Я лежала на кровати, наслаждаясь возможностью слушать радио без помех, а приемник то слегка поднимался, то опускался вместе с моими ребрами. Таким образом я наконец смогу послушать передачу «Свежий воздух». Но проблема заключалась в том, что я должна была оставаться в этом положении или же лишиться связи. Это мне довольно быстро надоело. Я встала. Поражение.
Однажды я рассказала об этом Нелл. Через пару дней она позвонила мне. Мы предварительно договаривались тем утром выпить кофе у меня. Я знала, поднимая трубку, кто мне звонит, и что она скажет.
— Привет. Кофе готов?
— А как же. Уже на плите.
Я достала украшенные изображениями уток чашки и блюдца и вытащила с верхней полки слева от раковины чайные ложки. Я распахнула кухонную дверь, чтобы Нелл могла сразу войти. Она просунула голову в дверь, оставив свои белые кроссовки на маленькой крытой террасе. Я как раз вышла на минутку в гостиную в поисках подставки, которую можно было бы положить в центре стола.
— Ух-ух! — услышала я.
— Входите, — я закрыла дверцу большого темного буфета, где только что обнаружила подставку. Нелл закрыла за собой дверь.
— Вот, — сказала она, протянув мне две кассеты в пластмассовых футлярах, — это для тебя.
Нелл принесла мне лекарство, которое должно было облегчить мне невозможность слушать NPR и мое желание, чтобы в комнате звучали голоса, отличные от тех, которые можно было услышать на каналах религиозных передач или музыки кантри. Когда она замышляла какую-то проказу или же дарила подарок, то, несмотря на свои седые волосы и морщинистые руки, казалась девочкой.
