Естественно, это она его упомянула. Так часто происходило с Нелл. Они с Алисой говорили о книгах и героях книг, как художественных, так и документальных, так легко, как будто обсуждали погоду.
Нелл упоминала Фолкнера, пожалуй, чаще каких-либо других южных писателей. Однажды утром, когда мы завтракали во «Фриско-Сити», она стала оплакивать подъем того, что можно было бы вежливо назвать культурой неотесанных белых «реднеков» на Юге. Мы очень часто видели доказательства этого.
— Это Сноупсы, — сказала Нелл, имея в виду семью, описанную в его трилогии, хваткий, хитрый клан в Миссисипи, не отягощенный представлениями об этикете, какими-либо моральными принципами или самопознанием.
Она так легко ссылалась на различную литературу, как другие люди повторяют номер своего телефона. В пресс-конференции, посвященной выходу фильма «Убить пересмешника», как описывает журнал «Рог», какой-то журналист поинтересовался ее любимыми писателями. «О, это в основном писатели девятнадцатого века, а не двадцатого. Чарльз Лэм, Джейн Остин, Теккерей, — она рассмеялась, — вся эта компания».
Когда я проходила короткий путь от их дома до своего, то слышала только звуки сверчков. Воздух был теплым и спокойным. Следуя уже сложившимся привычкам, определявшим наше общение, я зашла в спальню и отправила Нелл факс, сообщая об оставленном на ручке их двери пакете.
Если я могла им не звонить, то так и поступала. Алиса не слышала телефонных звонков, а Нелл часто слышала далеко не сразу. Она мчалась из гостиной к тому углу в холле, где стоял их маленький телефон, и понимала, что звонивший уже повесил трубку. Это приводило ее в невероятное отчаяние. Да и в целом она предпочитала, чтобы ее не беспокоили. Факс был менее навязчивым.
Позже вечером тот самый ответ, который я просила ее не писать, выполз из моего факса. «Спасибо», — написала мне Нелл, благодаря за пакет, собранный ей в дорогу, и за то, что я проводила с ней время. Похоже, что ее особенно тронула книга Э. В. Уайта, и она нежно укоряла меня, называя «оч. злой молодой женщиной», добавляя, что она «заглянула» в тоненькую книжку и, «конечно же, с первой фразы заплакала».
В 1948 году, когда Уайт написал эту самую первую фразу, а затем и все остальное длинное эссе, Нелл Харпер было двадцать два года, и она изучала право в Тускалузе. Прошло всего два года, и она ушла из юридической школы, недолгое время пожила дома, а затем помахала рукой отцу, провожавшему ее на маленькой железнодорожной станции в Эвергрине, в тридцати милях от Монровилля.
Женщина из маленького городка отправилась в большой город, чтобы попробовать стать писателем. Трумен был уже там, он печатал рассказы и статьи в журналах и наслаждался бурной жизнью Манхэттена. Дети, будоражащие воображение друг друга в Монровилле, уже превратились во взрослых с резко различавшейся чувствительностью. Но им обоим нравилось то, что Нью-Йорк позволял им избавиться от вечно наблюдавших за ними взглядов жителей маленького городка. В первой фразе своего эссе, которое произвело такое впечатление на Нелл, Уайт написал: «Нью-Йорк дарует каждому человеку, жаждущему столь странных наград, дар одиночества и дар уединения».
Уайт описывает три племени, населяющих Нью-Йорк: «приезжающих время от времени, уроженцев и переселенцев». Нелл Харпер принадлежала к третьей группе. Уайт перечисляет различные типы приезжающих в Нью-Йорк переселенцев, включая в том числе «молоденькую девушку, переехавшую из маленького городка в штате Миссисипи, чтобы избавиться от позорного постоянного наблюдения со стороны соседей».
Прошло полвека с тех пор, как она впервые приехала в Нью-Йорк и сняла квартиру на Манхэттене. Теперь Нелл было семьдесят девять, и она снова ехала из Монровилля на Манхэттен.
Она напомнила мне тех американских экспатов, с которыми я виделась в Англии и Испании, в Мехико и в Парагвае. Они очень хорошо перемещаются между двумя местами: той страной, где они выросли, и той, в которой теперь живут. Их, может быть, не очень понимают ни в одном из этих мест, и им это нравится. Это дает им определенную возможность частной жизни, даже придает некую таинственность, непознанность, которая следует за ними туда и обратно.
Тем нью-йоркцам, которые слышали ее акцент жительницы Алабамы и спрашивали, давно ли она живет в городе, у Нелл был готовый ответ: «С момента, который был задолго до вашего рождения». И на этом все успокаивались.
Глава тридцать первая
Июльским утром 2005 года Том читал предсказания на небесах. Он посмотрел наверх и понял, что приближаются проблемы. Конечно же, по телевизору во время прогнозов погоды постоянно говорили о допплеровском радиолокаторе, движении атмосферного фронта и всем таком, но он-то уже все знал заранее. Пульс у него участился, когда он решил проверить себя, посмотрел вдоль Пайнвиль-роуд и заметил, что угрожающие явления были уже низко на небе, прямо над шпилем методистской церкви. К этому моменту поступали уже четкие сообщения: ураган двигался к побережью Мексиканского залива и округ Монро мог оказаться на его пути.
Нелл Харпер находилась под мирным небом Нью-Йорка и терзалась от беспокойства, потому что была так далеко и не знала, что будет с Алисой. Все, кто выросли в этом бедном сельском округе, знают, как быстро ураган или свирепая тропическая буря могут пронестись внутрь материка и причинить тут и там вред. Они уже видели это раньше. В одном округе разрушены дома, погибли люди. В соседнем округе просто попадали ветки с деревьев и все. И никто не знает, какая тебе ждет судьба, пока не встретится с ней лицом к лицу.
Алиса всегда думала о будущем, и, когда приблизилась опасность, у нее уже был готов план. Том и Хильда планировали пересидеть ураган в своем доме на Пайнвиль-роуд. Алиса считала неразумным оставаться в нашем районе, где было много высоких деревьев, которые могли упасть на крышу ее или моего дома.
— Ты не видела здесь этого, — сказала она мне, когда я уходила к себе, — ты не знаешь, что может произойти в такую погоду. Я не хочу тебя пугать, я просто хочу, чтобы ты была осторожна.
Произнося это, она бросила на меня характерный для нее оценивающий взгляд. Она изучала лица так же, как Том, а до него и его отец, изучал небо, чтобы понять, что происходит. Мне иногда хотелось защитить самую старую среди нас от всех дневных забот, какой бы умелой и спокойной она ни была. Но в этом не было особенного смысла. Алиса просто всегда все понимала. Она с вниманием обращалась к каждому, кто вступал с ней в контакт.
Именно это внимание к деталям сделало ее таким адвокатом, каким она была, каким был ее отец, каким Нелл сделала своего Аттикуса Финча. Алиса Финч Ли была самым наблюдательным человеком, которого я когда-либо встречала. В большинстве случаев она выглядела ничем не примечательной и сдержанной. Стоит вспомнить, что волнующая речь, с которой Аттикус в «Убить пересмешника» обращается к присяжным, была исключением в его практике. Он составлял завещания, разрешал споры, оформлял продажу земли. Суть его работы состояла в пристальном внимании к деталям, а вовсе не в драмах, разворачивавшихся в зале суда.
