Теперь ему нужна была Нелл, и не только из-за ее писательского внимания к деталям, но и из-за ее обыденного очарования, умения быть естественной за кухонным столом в маленьком городке, где они всех опрашивали. Он сам бы не вызвал такого же доверия из-за своего доходившего до пола верблюжьего пальто, из-за своих вычурных манер и странного, как будто детского голоса. Мы с Нелл передвинули наши стулья туда, где они раньше стояли, подальше от телевизора, и повернулись к Катрин.
— О господи, Нелл, — сказала она, — этот человек, похоже, изучил все, что касалось Трумена.
Она говорила об игре Филипа Сеймура Хоффмана.
— Было прямо жутковато, — сказала Нелл, — он получит за это «Оскара».
И она была права. Катрин встала с кушетки.
— Я сейчас разложу коблер по блюдцам, и мы съедим его здесь, — сказала она.
— Давайте я помогу, — предложила я.
— Не надо, дорогая. Поболтайте тут.
— Он действительно был таким двуличным, каким его показали в фильме? — спросила я Нелл.
— Ах, дорогая, — ответила она, — он лгал. Он все время лгал. Думаю, он был вынужден это делать.
Катрин принесла блюдца с черничным коблером из «Мира еды», покрытым ванильным мороженым.
— Это восхитительно, Катрин, — сказала Нелл. Мы сосредоточились на коблере и пару минут в основном ели. Слышался только стук наших ложек по блюдцам.
Нелл сказала нам, что единственная сцена, показанная в фильме как раз так, как она ее помнила, была та, когда преступник холодным вечером поднимался по ступеням суда.
Вскоре мы попрощались с Катрин и поехали домой. Я подъехала к дому Ли, чтобы высадить ее. Алиса зажгла свет на террасе, но Нелл не спешила выходить из машины. Она размышляла вслух, пытаясь понять, почему кинематографисты так много придумывают, когда снимают фильмы о реальных людях.
— Правда, — сказала она, — всегда лучше любой выдумки.
Нелл была в хорошем настроении. Окна в машине были открыты. Погода была необычной для ноября, тепло и прохлада сменяли друг друга иногда в один и тот же день. Я ощущала слабое дуновение ветерка. Я выключила зажигание. Меня поражало то, как мне повезло и какое удовольствие я получила от проведенного таким образом вечера и от нашего разговора.
По какой-то причине, может быть, потому, что мы только что посмотрели фильм, перед моим внутренним взором предстал кадр, в котором мы с Нелл вдвоем сидим в машине. Потом я увидела нас издалека, как будто мы и правда были в фильме и камера отходила назад от двух женщин, сидевших в синем додже, на который падал желтый отсвет от горевшей на террасе лампы. Издалека было видно, что дом сестер Ли был одним из многих домов, где в тот вечер в Монровилле горела лампа. А с еще большего расстояния город оказывался всего лишь точкой в штате Алабама.
Мы немного помолчали, погрузившись в размышления. Я уже достаточно хорошо знала Нелл, чтобы легко переносить такие периоды молчания. Они не вызывали смущения, а наоборот, порождали чувство общности. Начав проводить так много времени с двумя плохо слышавшими женщинами, я стала по-новому воспринимать молчание.
Я поняла, что раньше не позволяла молчанию длиться слишком долго. Так было, когда я ехала в машине, пила с кем-то кофе или ужинала. Мне казалось, что говорить — означает проявлять вежливость и вести себя более естественно. Но для тех, кто плохо слышал, все было наоборот. В компании Нелл и Алисы оказывалось, что болтовня просто ради болтовни не имела смысла. Она требовала определенных усилий, особенно в машине или в шумном ресторане, когда надо было напрягаться, чтобы услышать слова другого человека. Молчание же давало возможность отдохнуть.
Какими бы прекрасными собеседницами они ни были, это совместное товарищеское молчание приносило особое удовольствие. Оно давало возможность собраться с мыслями и не говорить просто ради разговора.
Но мне все еще приходилось удерживать себя, чтобы не спросить их: «О чем вы думаете?» Когда они отвечали, то это было всегда интересно. Но если они хотели сообщить, почему погрузились в глубокомысленное молчание, то сами бы мне сказали. Мне неуместно было спрашивать.
Нелл протянула руку в ручке дверцы.
— Спасибо, дорогая, — сказала она, — это было очень благородно с твоей стороны.
— С большим удовольствием, — ответила я.
Мне снова пришла в голову мысль, вызвавшая у меня улыбку. Я не думаю, что она услышала, когда я сказала это раньше, когда мы шли к машине у дома Катрин. Я немного повысила голос и четко произнесла, чтобы она расслышала. Мы сидели с ней рядом, но я повернула к ней голову.
— Ну что же, — сказала я, — было очень интересно пересказывать вам то, что вы не говорили.
Она искренне рассмеялась, но в то же время покачала головой.
— Видишь, как оно бывает? — ответила она.
Она отклонила мое предложение проводить ее до двери. Я включила фары, повернула зажигание, «завела», как здесь говорили, и смотрела, чтобы она спокойно вошла в дом.
Пока она медленно поднималась по двум ступенькам, я подняла стекла у машины на случай, если ночью вдруг пойдет дождь.
Нелл открыла входную день и, не поворачиваясь, подняла руку, показывая, что все в порядке. Дверь закрылась, и можно было не сомневаться, что она сейчас будет стоять рядом с креслом Алисы, положив одну руку на его спинку, и рассказывать о том, как прошел вечер.
Этот вечер закончился со смехом, но тревога Нелл из-за второго фильма не утихала, пока он не вышел следующей осенью. Фильм «Дурная слава» с Джонсом в роли Капоте и Буллок в роли Нелл вызвал легкомысленную реакцию. Ей достаточно понравилось кино, чтобы простить Буллок белые носки с черными лакированными туфлями. Нелл рассказала мне, что в письме к режиссеру Дугласу Макграту она написала: «Вы создали такое нежное и светлое существо и назвали ее Харпер Ли, что я прощаю вам ее носки».
Между двумя премьерами фильмов, в мае 2006 года, вышла биография, которой Нелл особенно опасалась. Чарльз Дж. Шилдс, бывший преподаватель английского языка, начавший писать биографии для молодых читателей, издал «Пересмешник. Портрет Харпер Ли». Книга стала бестселлером и вызвала множество рецензий и рассуждений в печати о Харпер Ли и ее романе.
Шилдсу было отказано в доступе к Харпер Ли и к ее ближайшему окружению, но он составил ее портрет, в частности, из интервью с теми, кто когда-то ее знал. Он также опирался на переписку, обнаруженную им в Нью-Йоркской публичной библиотеке, и на статьи, которые были написаны о ней за все эти годы.
Однажды, когда Нелл рассматривала с подругой книги в магазине «Барнс и Нобл», она увидела книгу Шилдса. Она взяла ее в руки и с удовлетворением заметила, что все еще продавался первый тираж. Она поставила ее обратно на полку передней обложкой назад и загородила ее другой книгой. На меня произвел впечатление вызов, таившийся в этом жесте, но еще больше, пожалуй, его бессмысленность. Корешки тысяч других экземпляров книги по-прежнему стояли прямо на полках в книжных магазинах по всей стране. Нелл, в частности, возражала против предположений, сделанных Шилдсом об отношениях в ее семье и некоторых подробностях ее отношений с Капоте и его монровильской родней.
