Если писательница Кэролайн Си была права, когда написала о том, что «к тому времени, когда нам исполняется шесть или семь лет, мы уже заключаем соглашение со вселенной о том, какими людьми станем», то, может быть, маленькая Нелл была такой: независимой, горячей, делавшей в основном то, что ей нравилось, изучавшей мир и самовыражавшейся независимо от традиционных ожиданий, предъявлявшихся молодым южным леди. В детстве это означало, что ее называли сорванцом, в колледже говорили, что в ней есть черты нонконформизма — того, что в ее культуре не слишком ценили, особенно в женщинах.
После сорока Харпер Ли стали называть литературной затворницей, влиятельной и одновременно вызывавшей любопытство фигурой. Если за это надо было заплатить жизнью вдалеке от всех и невозможностью возразить против рассуждений о ее нонконформизме, то она была готова заплатить такую цену.
Не то чтобы счастлива ее заплатить, но готова.
После выхода так пугавших ее фильмов и биографии и через долгое время после того, как спала буря новых публикаций, я напомнила Нелл, что она говорила о своей книге за несколько лет до этого в «Мэйн-стрит Дайнер» в Экселе: «Лучше бы я никогда не написала эту чертову книгу». В тот день за кофе я сидела со своим блокнотом и просматривала те темы, которые хотела включить в свою книгу.
— Вы все еще так думаете? — спросила я.
Она посмотрела в сторону и задумалась. Потом снова взглянула на меня.
— Иногда, — ответила она, — но потом это чувство проходит.
Глава тридцать третья
Однажды утром в начале декабря, когда я крепко спала, меня разбудил телефонный звонок. Я перевернулась и посмотрела на часы у меня на радио. Было самое начало девятого. Сквозь сон я сообразила, что это звонит Нелл, которой хочется выпить кофе. Она всегда боялась разбудить меня, а я хотела, чтобы она звонила в любое время, ничего не опасаясь. Поэтому, хоть я еще и была в полусне, но автоматически ответила бодрым «алло».
— Доброе утро, дорогая. У тебя есть время выпить со мной кофе сегодня утром?
— А как же. Я буду в восторге.
— Хочешь позавтракать?
— А как же.
Я уже совсем проснулась и приподнялась, опираясь на локоть. Я второй раз сказала «а как же» или третий?
— Прекрасно. Я сейчас отвезу Алису и приду к тебе.
— Отлично. Буду вас ждать.
— Пока-а-а, — сказала она с игриво преувеличенным южным акцентом.
— До скорого.
Надо было вскочить, одеться и ждать ее прихода, глядя из окна кухни, чтобы ей не пришлось стучать в дверь. Теперь окна были закрыты из-за холода. Даже находясь на кухне, я не всегда слышала, как она подъезжала на своем бьюике. Но если я знала, что кто-то ко мне ехал, то могла стоять у кофеварки и смотреть в окно, в то самое, на котором висел санкэтчер Уэса в цветах «Оберна».
Я повесила трубку и пошевелила затекшими ногами под теплым одеялом. Еще несколько прекрасных секунд я обнимала свою вторую подушку. Времени лодырничать не оставалось. Лодырничать? С каких это пор я говорю такие вещи даже про себя? Находясь в обществе этих старых женщин, я стала воспроизводить слова моих дедушек и бабушек. Если я не потороплюсь, то буду за завтраком выглядеть, как оборвыш.
Я слезла с кровати и, то шаркая, то прихрамывая, прошла босиком в ванную. Непривычный холод был как в воздухе, так и у меня под ногами. Я чувствовала его в прохладной плитке пола в ванной. Может быть, он меня окончательно разбудит. Я никак не могла привыкнуть к тому, что первая вещь, которую я видела утром, была розовая плитка в ванной. Ну ладно. Я радовалась тому, что похолодало, что день начнется с общения с Нелл и с завтрака в городе.
Иногда мне не хватало привычной рутины и того, что мне не надо было, как всем людям, собираться в школу или в офис. В течение многих лет у меня хватало энергии, чтобы держаться в течение дня, и было даже постоянное место, куда мы ходили с коллегами и пили кофе, наконец, были и начало, и конец рабочего дня.
Теперь моя работа стала куда более расплывчатой. Много времени у меня уходило на отдых, я куда чаще лежала в кровати, чем брала у кого-то интервью, или же просто гуляла по Монровиллю. Иногда я проводила несколько дней в одиночестве и не видела ни Ли, ни Крофтов, ни Баттсов, ни Дэйл. Я старалась по крайней мере добираться до почты, независимо от того, ощущала я в тот день свою волчанку или нет, но для выполнения моих намерений не всегда хватало энергии.
Но все-таки работа над таким интересным проектом была моей палочкой-выручалочкой, хоть она и продвигалась черепашьим шагом. Природа будущей книги была такова, что даже короткие визиты на почту были нужны не только для получения писем. Таким образом я знакомилась со здешней жизнью, с особенностями мира в глухом месте южной Алабамы, где жили сестры Ли и их друзья. Это был такой взгляд, который не возможен, если ты существуешь в ритме ежедневной журналистики.
Когда в то утро мы завтракали в ресторанчике «Сити кафе», то к Нелл подошла женщина из-под Финчбурга, пришедшая туда со своими внуками. Они вежливо поговорили всего несколько минут. После их ухода Нелл заметила: «Надеюсь, я их не разочаровала».
«Что?» — подумала я. Женщина явно была в восторге, а Нелл говорила очень вежливо и просто и задавала вопросы о ней самой и ее семье.
Наши яйца успели остыть, но зато к нам подошла официантка и подогрела наш кофе.
Все-таки я понимала, что она хотела сказать. Эта мысль часто приходила ей в голову во время подобных встреч. Как соответствовать той атмосфере загадочности, которая ее окружала?
Люди знакомились с ней во всевозможных местах, куда она приезжала по делу, пообедать, за покупками или для участия в каком-то мероприятии. Для Нелл это были обычные встречи. Но для других людей это были истории, которые они потом пересказывали годами, может быть, в течение всей жизни, разбирая каждое ее высказывание, повторяя каждую мелочь. Даже здесь, в местном ресторанчике в маленьком городке в Алабаме, подобная слава оказывала на нее определенное давление.
* * *
В тот вечер мы смотрели кино. Нелл, Джуди и я доедали ужин, сидя за моим столом, и собирались перейти в гостиную, чтобы посмотреть на DVD фильм, доставленный по просьбе Нелл — «Неправильные штаны» из серии про Уоллеса и Громита. Нелл как раз доела последний кусочек барбекю от Мелвина, отодвинула свой стул и высказалась о том, что мне предстояло сделать.
«Чтобы понять южан, тебе надо понять их связи с церковью и собственностью на землю». Для того чтобы понять эту часть Алабамы, мне надо понять связи здешних людей с их конкретными церквями, с их конкретными участками земли.
Вообще-то, она только что поправила меня во время нашего разговора: «Не с землей. С их собственностью на землю. Это совсем другое дело».
Земля — это то, что ты обрабатываешь. А собственность — это твой дом. Часто это еще и твоя идентичность. Это твой якорь и твое убежище, твоя связь с прошлым и надежда на будущее. В тяжелые времена это может быть еще и место, где ты будешь выращивать овощи и разводить кур. В хорошие времена там собираются друзья и родственники, чтобы порадоваться изобилию.
