Я встретилась с ним взглядом, и внезапно мы перенеслись из переполненной людьми галереи Нью-Йорка в мою старую комнату. Тогда нас тоже окружала вечеринка и множество людей, но все они пропадали, когда мы оказывались рядом друг с другом.
– Я хочу тебя, – просто ответил он. – Только тебя. И никого больше. Всегда только тебя, – выдохнул он с болью в голосе и закрыл глаза. – Черт побери, Эмилия. Только тебя.
Мне хотелось поцеловать его, как в каком-нибудь фильме, но мы находились в реальности, а я была не только художником, но и работником галереи, которому не следовало нарушать правила приличия. Так что я крепко прижалась к нему и вдохнула его неповторимый опьяняющий аромат. Я старательно сдерживала эмоции, переполнявшие меня. Облегчение. Счастье. Настороженность и любовь. Так много любви.
Через мгновение мы оторвались друг от друга, и я посмотрела на его сжатую руку.
– Что это, Вик?
– Это? Приехав сюда, я увидел кое-что, что мне очень понравилось. И я купил это.
Он разжал руку и протянул листок мне.
Это оказался чек на мою картину. И мое сердце вновь забилось быстрее.
Он сжал мою руку в своей и улыбнулся.
– Мне кажется, она будет выглядеть просто потрясающе в спальне. Как думаешь? Я бы мог драть тебя и при этом любоваться собой. Как раз в духе Наполеона, правда?
Эта ночь стала лучшей в моей жизни.
Вишес не только остался со мной до закрытия галереи, но и позволил мне насладиться выказываемым мне признанием. Он почти не отходил от меня, попивая виски, возясь с телефоном и время от времени фотографируя меня, пока я улыбалась или смеялась с кем-то. Вишес вел себя как мой парень. А это значило многое. Потому что он никогда и ни с кем не строил отношений.
Когда выставка подошла к концу, я повернулась к нему, собираясь сказать, что хочу двигаться медленно. Что больше не собираюсь отдавать ему лишь свое тело, потому что в комплекте с ним идут мое сердце и душа. Но он опередил меня.
Вишес проводил меня до такси, нежно поцеловал в лоб и захлопнул за мной дверцу, а потом жестом попросил опустить стекло. Что я и сделала.
– Я думала, ты попытаешься увезти меня к себе. – Я игриво изогнула бровь.
– Ты ошиблась. Меня сейчас интересует не твоя киска. А твое сердце.
Даже ведя себя мило, он оставался невероятно грубым.
– Постарайся уснуть, несмотря на бушующий в крови адреналин, – постучав пальцем по крыше, продолжил он. – Ты взорвала этот город, Эмилия. Я горжусь тобой. Будь готова завтра к двенадцати. Я отвезу тебя на ленч. Спокойной ночи.
Глава двадцать седьмая
Вишес
Вселенная улыбалась мне всю неделю.
Дин перестал вести себя как конченый кретин и помог мне. Он не только закатил вечеринку с толпой народа, которые смогли бы подтвердить мое алиби, если бы Джо вдруг втемяшило в голову обвинить меня в поджоге особняка, но и предложил ЛеБланам свозить их в магазин, чтобы купить мебель и продукты. Я со смешанными чувствами наблюдал, как он общался с Шарлин, потому что этот ублюдок вел себя настолько очаровательно, что моментально расположил ее к себе. И по тому, как она смотрела на него, я понял: мать Эмилии жалела, что ее дочь не выбрала его. Но ей придется привыкать ко мне.
Джозефины не оказалось в поместье, когда оно загорелось. Я попросил одного знакомого парня проехаться мимо дома на своем «Харлее» в лыжной маске и бросить в гараж коктейль Молотова. И он согласился.
Мне это обошлось в двести тысяч долларов.
Но зато особняк Спенсеров полностью разрушен. Стерт с лица земли. И почерневшие развалины на покрытой пеплом земле остались единственным доказательством того, что он когда-то существовал.
Следующим утром я получил от мачехи официальное уведомление о том, что она переезжает на Мауи. Я написал в ответ, что ей следует оставить мое наследство в покое. А затем добавил, что ей не скрыться от меня даже в аду, особенно с моими деньгами.
Джо не ответила, но, надеюсь, поняла смысл моего послания. Я победил. Она проиграла. Больше она не властна ни над своей жизнью. Ни над своей смертью. И потеряла все, что имело для нее значение.
Пришлось постараться, чтобы вернуться в Нью-Йорк к открытию выставки. Мне пришлось выкупить билет у пассажира в эконом-классе. Я заплатил за него вдвое больше, чем он стоил, но зато успел добраться вовремя. А когда шагнул в галерею, все еще обдумывая, что сказать, оказалось, что слова не нужны.
Она изобразила меня.
И мой портрет (на котором она нарисовала мой нос идеальнее, чем он выглядит на самом деле), и то, как она отразила меня на нем, заставляло меня улыбаться как заправского разгильдяя. На картине я курил и улыбался несуществующему художнику – хотя мои глаза оставались такими же грустными, мрачными и чертовски пугающими – в простой черной футболке с белой надписью «Мрак». А за спиной виднелись дурацкие ярко-розовые цветы.
Я был ее мраком.
А она – моим цветком.
В мгновение ока я утащил ее босса в сторону и купил картину. Слава богу, он гей. И пришел на выставку со своим парнем Роем. К этому моменту Эмилия уже разговаривала рядом с женщиной около своей картины, так что я надеялся, что никто другой не успел ее приобрести.
Мне улыбнулась удача.
Эмилия пока не знала, что я решил уговорить ее написать еще одну картину, на которой будет изображена она сама, в футболке с цветами на черном фоне. А затем повесить ее рядом со своей.
На следующий день я прибыл в галерею ровно в двенадцать часов. Она стояла в дверях в сине-белом платье в полоску, оранжевых туфлях-лодочках и с улыбкой дожидалась меня. И этот простой жест всколыхнул что-то в груди. Жаль, что когда мы учились в школе, все казалось не так уж просто. Но теперь становилось понятно, что Трент оказался прав в ту ночь, когда я узнал, что Эмилия встречается с Дином. Я втянул всех в кучу дерьма, потому что не смог признаться даже самому себе в этом простом факте.
Что все, чего мне хотелось, – чтобы она стала моей. Но я продолжал думать – верить, – что не достоин этого. Что кто-то настолько сломленный не может заслуживать кого-то настолько невинного.
Я неторопливо шагал к ней от кофейни, где дожидался ее обеда, наслаждаясь тем, что она ждала меня на другом конце квартала. Не выдержав, она направилась в мою сторону, едва сдерживая улыбку на лице. Когда между нами остался с десяток сантиметров, мы оба остановились. Мне хотелось поцеловать ее, но я понимал, что время еще не пришло.
– Пойдем, – выдавил я и заправил прядь волос ей за ухо.
Мы поймали такси. Весна вступила в свои права. И я повез ее туда, где можно было взглянуть на то единственное, что добавляло привлекательности Нью-Йорку, помимо того, что здесь жила Эмилия ЛеБлан.
