Все остальные были одиночки — такие, как Фриц Гросс, дошедший до последней степени отупения, братья Муры, которые из-за буйного нрава не могли ни с кем дружить больше трех дней, Паттерсон, ведущий замкнутую жизнь вместе с двумя своими приспешниками, Блэкером и Лонгом, и вступавший в контакт только с теми, от кого можно получить выгоду.
Из всех партий, если такое определение не покажется слишком претенциозным
[53], группа Льюиса Дорика лучше других сумела использовать сложившуюся обстановку.
Сам он жил согласно своим принципам. Когда позволяла погода, охотно посещал чужие дома и палатки. Под предлогом, что частная собственность — аморальное понятие и что все принадлежит всем и ничего — каждому, он завладевал лучшим местом у огня и бесцеремонно присваивал все вещи, которые ему приглянулись. Чутьем Дорик угадывал тех, кто мог дать отпор. С ними он не связывался. Но зато слабых, нерешительных и глупых людей бывший преподаватель грабил без зазрения совести. Несчастные эмигранты, буквально терроризированные невероятной наглостью и повелительным тоном политикана-грабителя, безропотно позволяли обирать себя до нитки. Достаточно было Дорику уставиться на них своим холодным пристальным взглядом, как у тех слова застревали в горле. Никогда еще этот субъект не имел подобного успеха. Для него остров Осте стал настоящей землей обетованной!
Справедливости ради стоит заметить, что он не отказывался применять свою теорию и в отношении самого себя. Если Дорик бессовестно отнимал чужое, то он во всеуслышание заявлял, что и другие вправе брать все, что принадлежало ему. Такое великодушие казалось тем поразительнее, что сам он абсолютно ничего не имел. Хотя… судя по тому, как развивались события, можно предположить, что его материальное положение должно измениться.
Последователи Дорика шли по его стопам. Не будучи столь ловкими вымогателями, они стремились не отставать от своего учителя. Еще немного усилий — и к концу зимы общественное имущество перешло бы во владение этих ярых противников частной собственности.
Кау-джер знал о злоупотреблениях и удивлялся странному применению принципов свободы и равенства. Воспрепятствовать тирании Дорика? Но по какому праву стал бы он вмешиваться? На каком основании мог защищать одних людей (которые даже не просили о помощи!) от других им подобных?
Кроме всего, у него хватало и собственных дел. Чем дольше тянулась зима, тем больше становилось больных, и Кау-джер был не в силах справляться один. 18 июня от воспаления легких умер пятилетний ребенок. Это была третья смерть, посетившая остров Осте после кораблекрушения «Джонатана».
Переживания Хальга также волновали Кау-джера. Он читал сердце молодого друга, переполненное наивной любовью, как раскрытую книгу. Чем это кончится, когда эмигранты покинут архипелаг? Неужели Хальг захочет последовать за Грациэллой? И не погибнет ли он от горя и нужды в чужих краях?
Как раз 18 июня Хальг вернулся после обычного посещения семьи Черони особенно встревоженный. Его наставник не успел ничего спросить, как юноша сообщил, что накануне, после его ухода, Лазар снова напился и буйствовал.
Кау-джер задумался. Если Черони пьянствует, значит, он сумел где-то раздобыть вино. Разве груз с «Джонатана» больше не охраняется командой?
Хартлпул заверял, что спиртные напитки по-прежнему находятся под охраной. Но, так или иначе, факт был налицо. Боцман обещал усилить бдительность.
И вот 24 июня, через три дня после солнцестояния, произошло вроде бы ничем не примечательное событие, которое впоследствии оказалось весьма значительным. В этот день была прекрасная погода. Легкий южный бриз расчистил небо, а небольшой морозец подсушил землю. Привлеченные бледными лучами солнца, эмигранты выползли из своих нор.
Разумеется, Дик и Сэнд, которых вообще никакое ненастье не могло удержать дома, находились среди любителей свежего воздуха. Вместе с Марселем Норели и еще двумя мальчиками друзья затеяли игру в классы. Забыв обо всем на свете, они не обратили внимания на расположившуюся поблизости группу взрослых, игравших в шары. Среди них был и Фред Мур, давнишний враг Дика.
Случилось так, что юла взрослых покатилась в «классы» ребят. Как раз в это время Сэнд завершал самую трудную серию прыжков. Погруженный в свое занятие, он не заметил юлу и нечаянно задел ее ногой. Кто-то схватил мальчика за ухо.
— Эй ты, щенок! Поосторожнее! — произнес грубый голос.
Сэнд от боли заплакал.
Может, этим все и кончилось бы, если не строптивый нрав Дика, заставивший его вмешаться в инцидент.
Внезапно Фреду Муру (это был он) пришлось отпустить ухо паренька и защищаться самому — неизвестный союзник Сэнда больно ущипнул детину сзади. Что ж, в бою каждый действует своим оружием! Обернувшись, Мур столкнулся лицом к лицу с дерзким мальчишкой, уже однажды насолившим ему.
— Как? Опять ты, наглец! — воскликнул Фред Мур, протянув ручищу, чтобы наказать смельчака.
Дик не походил на Сэнда, его непросто было поймать. Отскочив в сторону, он пустился наутек. Фред Мур погнался за ним, изрыгая проклятия.
Всякий раз, когда враг уже настигал его, Дик ловко увертывался, а эмигрант, все больше распаляясь, хватал руками воздух. И все же силы были слишком неравны. Как ни изворачивался беглец, положение его становилось все безнадежнее. Очень длинные ноги у Фреда Мура!
Но в то самое мгновение, когда преследователю оставалось только протянуть руку, он вдруг споткнулся и во весь рост грохнулся на землю. Воспользовавшись этим, Дик и Сэнд удрали со всех ног.
Оказалось, здоровяк споткнулся о палку, вернее, о костыль Марселя Норели. Чтобы помочь другу, малыш использовал единственное доступное ему средство — бросил костыль под ноги обидчику. Радуясь удаче, он громко расхохотался, даже не подозревая, что совершил героический поступок, ибо, лишившись возможности двигаться, обрек себя на наказание, предназначавшееся другому.
Мур в бешенстве вскочил на ноги, одним прыжком очутился возле Марселя и поднял его, как перышко. Внезапно осознав истинное положение дел, мальчик перестал смеяться и пронзительно закричал. Разъяренный эмигрант, не обращая внимания на вопли, занес огромную лапу, чтобы дать увесистую затрещину, но не успел сделать это. Кто-то, незаметно подойдя сзади, властным движением удержал его руку и осуждающе произнес:
— Что вы, господин Мур!… Ведь это ребенок…
Фред обернулся. Кто посмел указывать ему? И увидел Кау-джера, который подчеркнуто спокойным и порицающим тоном добавил:
— …да еще увечный.
— Не ваше дело! — крикнул детина.— Отпустите, а то я…
Но заступник малыша не был намерен выполнять этот приказ. Резким движением Мур попытался освободиться, но безуспешно: его противник обладал стальной хваткой. Вне себя от ярости эмигрант выпустил Марселя и снова поднял кулак. Кау-джер сильнее сжал плечо Фреда. Видимо, боль стала нестерпимой, и тот опустил руку, ноги у него подкосились.
