Индейцы же, поняв, что силы противника невелики, стремились во что бы то ни стало вырваться из опасного кольца. Им удалось проскочить полосу ружейного огня и, перейдя с галопа на крупную рысь, они двинулись по дороге через перевал. Все стихло. Только изредка, в местах, где скалы нависали над дорогой, раздавались одиночные выстрелы. Патагонцы, не останавливаясь, отвечали на них беспорядочной стрельбой.
Теперь они уже не повторили прежней ошибки и уходили как можно дальше от места последнего сражения. До наступления ночи пришельцы спустились с гор и разбили лагерь. День был утомительным — они проделали шестьдесят пять километров.
Справа от их стоянки набегали на песчаный берег волны Тихого океана. Слева расстилалась равнина. Здесь ночью индейцам не угрожало неожиданное нападение, а поутру они уже достигнут Либерии, находящейся в тридцати километрах к югу.
Теперь отряд Кау-джера не мог проскользнуть незамеченным мимо туземцев, ибо местность была открытая, да и слишком малое расстояние отделяло его от неприятеля. По приказу губернатора остельцы тоже устроили привал на несколько часов — люди валились с ног от усталости.
Принятая тактика оправдала себя: за последний день враг лишился не менее пятнадцати человек и пятидесяти лошадей. Можно было надеяться, что, пока индейцы доберутся до Либерии, они потеряют не менее сотни воинов, а главное, понесут большой моральный урон. Вряд ли они ожидали такое сопротивление.
На следующий день остельские стрелки, снова севшие на коней, начали спускаться с гор. Ничто не препятствовало их быстрому продвижению. По сообщениям дозорных, наблюдавших за врагом из засады, опасности пока не предвиделось, так как индейцы ушли далеко вперед.
В три часа дня эмигранты достигли места последнего привала индейцев, которые, вероятно, теперь уже находились под Либерией. Еще через два часа, подъехав к усадьбе Ривьера, они заметили на дороге около сотни патагонцев, лишившихся коней во время недавних стычек.
Из усадьбы раздались выстрелы. Несколько нападавших упало, остальные пытались отстреливаться или спастись бегством, но подошедший отряд Кау-джера отрезал им путь к отступлению, открыв огонь. Из ворот фермы выбежали люди с вилами, топорами и косами и преградили захватчикам путь на Либерию. Окруженные со всех сторон, туземцы растерялись, побросали оружие и без боя сдались в плен. Их заперли в сарае. У дверей поставили часовых.
Это была великолепная операция. Колонисты захватили не только сотню пленных, но и сотню ружей, которые — хоть и неважного качества — усиливали боевую мощь отряда. Теперь защитники острова располагали тремястами пятьюдесятью ружьями, тогда как у противника их было около шестисот. Силы становились почти равными.
В усадьбе Ривьера Кау-джер узнал, что утром патагонцы пытались перебраться через забор, но после первых же выстрелов с фермы отказались от этого намерения и удалились, не приняв боя.
Воинственные дикари не знали законов тактики. Они шли прямо к цели — в Либерию, не думая о неприятеле, оставшемся у них в тылу.
Губернатор решил прежде всего допросить пленных. В сарае, куда их заперли, царила глубокая тишина. Связанные индейцы терпеливо ожидали решения своей участи. Сами они превращали пленных в рабов и считали естественным, что с ними поступят точно так же.
Ни один из них даже не взглянул на вошедшего.
— Кто-нибудь говорит по-испански? — громко спросил тот.
— Я,— сказал один из пленников, подняв голову.
— Как тебя зовут?
— Атхлината.
— Зачем ты пришел в наши края?
Индеец бесстрастно ответил:
— Сражаться.
— Из-за чего ты хотел сражаться с нами? Мы с тобой не враги.
Патагонец молчал. Кау-джер заговорил снова:
— Никогда твои братья не приходили сюда. Почему же теперь вы ушли так далеко от родных мест?
— Вождь приказал,— спокойно ответил индеец,— воины повиновались.
— Но все-таки что вам надо?
— Большой город на юге,— сказал пленник,— там много сокровищ, а индейцы бедны.
— Эти сокровища еще нужно завоевать, горожане будут защищать их.
Патагонец в ответ насмешливо улыбнулся.
— Ведь вот ты и твои братья попали в плен,— продолжал Кау-джер.
— Патагонских воинов много,— заявил туземец с непоколебимой уверенностью,— одни останутся в плену, зато другие вернутся на родину, привязав твоих братьев к хвостам коней!
— Глупости,— возразил правитель,— ни один из вас не войдет в Либерию.
Пленный опять хитро улыбнулся.
— Ты мне не веришь?
— Белый человек обещал,— уверенно ответил тот,— отдать большой город патагонцам.
— Белый человек? — удивленно повторил губернатор.— Разве среди вас есть белые?
Но все дальнейшие вопросы оказались напрасными. Видимо, индеец больше ничего не знал. Кау-джер вышел из сарая очень встревоженный. Кто же этот белый предатель, перешедший на сторону врагов?
Следовало как можно скорее вернуться в Либерию, гарнизон которой, возглавляемый Хартлпулом, нуждался в подкреплении. К восьми часам вечера отряд двинулся в путь. Теперь он состоял из ста пятидесяти шести человек, сто два из которых были вооружены ружьями патагонцев.
Полагая, что проникнуть в осажденную Либерию легче пешком, всех лошадей оставили в усадьбе Ривьера. Через три часа Кау-джер со своими людьми приблизился к городу.
Стояла глубокая ночь, и только цепочка огней обнаруживала лагерь туземцев, расположившийся широким полукругом от болота до реки. Либерия была полностью окружена. Пройти незаметно между постами неприятеля, находившимися на расстоянии ста метров друг от друга, было невозможно. Кау-джер решил сделать привал и обдумать планы на будущее.
Но не все индейцы оставались на правом берегу. Часть из них переправилась через реку выше по течению, и, пока правитель размышлял, на северо-востоке вдруг вспыхнуло яркое пламя.
Это горели дома Нового поселка.
Глава VIII
ПРЕДАТЕЛЬ
В то время как отряд боролся с патагонцами в горах, Гарри Родс и Хартлпул, к которым перешла власть, не сидели сложа руки. Благодаря мудрой тактике Кау-джера наступление индейцев было приостановлено на четыре дня. Этого оказалось достаточно, чтобы организовать оборону города. Либерийцы выкопали два широких и глубоких рва, позади которых вырос земляной бруствер
[109], непроницаемый для пуль. Южный ров, длиной в две тысячи футов, начинался от реки, огибал город полукругом и тянулся до непроходимых болот, в которых кони вязли по самое брюхо. Северный ров, длиной около пятисот футов, шел также от реки к болоту, но уже с другой стороны, пересекая дорогу из Либерии на Новый поселок. Таким образом город был защищен со всех сторон.
