За восемь месяцев до подарка с нижним бельем Дональд и Ивана поженились в церкви Marble Collegiate и устроили прием в клубе «21». Наши с мамой и Фрицем места находились за одним столом с кузенами, а папы там не было. Ложь, которую рассказывала семья, состояла в том, что папу якобы попросили быть другом жениха и свадебным ведущим (роль, которая в действительности досталась Джои Бишопу
[34]), но семья решила, что ему нужно остаться во Флориде, чтобы позаботиться о дяде Вике, зяте бабушки. На самом деле мой дед просто не хотел, чтобы он присутствовал на свадьбе, и ему было сказано не приезжать.
Пока Дональд бороздил Манхэттен в поиске домов, продающихся за долги, я почти каждую неделю теряла десятки тысяч долларов. По пятницам после школы я приходила домой к своей подруге, и мы играли в «Монополию»: удваивали количество домов и гостиниц, удваивали свой капитал. Это занятие превращалось в марафон, растягивавшийся на все выходные. Одна игра могла длиться от тридцати минут до нескольких часов. Единственной постоянной во всей игре были мои результаты: я проигрывала каждый раз, когда садилась играть.
Для того чтобы дать мне фору (а моей подруге – некий стимул), мне позволялось брать в банке все более несусветные кредиты и в конце концов занимать и у своего противника. Мы вели учет моего невероятно большого долга, записывая суммы, которые я была должна, в длинные колонки на обороте коробки от игры.
Несмотря на мою убийственно плохую игру, стратегию я никогда не меняла: я скупала все участки земли в Атлантик-Сити, на которых останавливалась, и ставила на них дома и гостиницы, даже когда у меня не было шансов окупить вложенный капитал. Я удваивала и утраивала ставки, независимо от того, как много теряла. В кругу моих друзей бродила отличная шутка о том, что я, внучка и племянница заправил в сфере недвижимости, совершенно в этом не разбиралась. Оказалось, однако, что у Дональда со мной все-таки было кое-что общее.
После смерти папы Дональд как-то высказал предположение о том, что «им» (имея в виду себя и моего деда) следовало бы «позволить» Фредди делать то, что он любил и с чем прекрасно справлялся (управлять самолетом), а не заставлять его делать то, что он ненавидел и что у него не получалось (управлять недвижимостью). Но нет никаких свидетельств, доказывающих то, что моему отцу не хватало навыков для того, чтобы руководить Trump Management, точно так же как нет подтверждений тому, что у Дональда они были.
Однажды ночью в 1978 году папа проснулся в своей квартире на West Palm Beach от невыносимой боли в животе. У него получилось добраться до машины и доехать до больницы скорой помощи. Позднее он рассказывал маме, что когда туда приехал, то сразу заходить не стал. Он сидел в машине и думал, а стоит ли ему вообще беспокоиться. Возможно, было бы проще, думал он, если бы все на этом и закончилось. Единственным, что заставило его обратиться за помощью, была мысль обо мне и Фрице.
Папа был серьезно болен, и его перевели в больницу Майами, где врачи диагностировали у него порок сердца, требующий операции. Фред распорядился, чтобы Мэриэнн вылетела во Флориду, забрала его из больницы и доставила назад в Нью-Йорк. Это будет последней поездкой папы на север. После трех лет во Флориде он возвращался домой.
В Нью-Йорке врачи обнаружили, что у папы поврежден митральный клапан и его сердце опасно увеличивается в объеме. Ему предложили экспериментальную процедуру по замене клапана на здоровый, из свиного сердца.
Когда мы с мамой пришли в Дом, чтобы навестить папу за день до операции, там уже была Элизабет. Она сидела с ним в его крошечной детской спальне, которую мы называли «кельей». Он лежал в своей кровати, и я поцеловала его в щеку, но рядом с ним не села из страха что-нибудь ему повредить. Я и раньше видела папу больным – пневмонией, желтухой, запоем, отчаянием, – но сейчас его состояние было шокирующим. Ему еще не было и сорока, но выглядел он изможденным восьмидесятилетним стариком. Он рассказал нам об операции и клапане свиньи, и мама сказала: «Фредди, хорошо, что ты не иудей». Мы все рассмеялись.
Восстановление было долгим, и папа остался в Доме поправляться. Через год после операции его самочувствие улучшилось, но ему уже никогда не будет настолько хорошо, чтобы снова жить самостоятельно. Возможно, что отчасти причиной этому были финансы. Он снова начал работать у моего деда, но на этот раз в группе текущих ремонтов. Неудивительно что, кроме нескольких перерывов на реабилитацию, он никогда не переставал пить. Однажды он сказал мне, что один из его врачей его предупреждал: «Если ты выпьешь еще одну рюмку, она тебя убьет». Даже операции на открытом сердце оказалось недостаточно, чтобы его остановить.
В том году папа отмечал День благодарения с нами – впервые с тех пор, как вернулся в Нью-Йорк. Он сидел рядом со мной на бабушкином краю стола, бледный и худой как привидение.
Посреди обеда бабушка закашлялась. «Ты в порядке, мам?» – спросил папа. Казалось, что больше никто ничего не заметил. Пока она продолжала отчаянно кашлять, несколько человек на другом конце стола оторвались от тарелок, чтобы посмотреть, что происходит, но затем снова вернулись к еде.
«Пойдем», – сказал папа, взял бабушку под локоть и аккуратно помог ей встать. Он отвел ее на кухню, откуда начал доноситься шум какой-то возни и жутковатые утробные звуки, издаваемые бабушкой, пока папа проводил прием Геймлиха
[35]; он этому научился, когда на рубеже 1960-х и 1970-х годов как волонтер работал водителем машины скорой помощи.
Когда они вернулись, раздались отдельные вялые аплодисменты. «Молодец, Фредди», – сказал Роб с таким выражением, как будто мой отец только что убил комара.
Присутствие Дональда стало ощущаться в Доме постоянно, даже если его там не было. Каждый раз, когда отец хотел пойти на кухню или обратно в свою комнату, ему нужно было пересечь полосу препятствий в виде обложек журналов и газетных статей, усеивавших стол в комнате для завтраков. Начиная с судебного процесса 1973 года имя Дональда не сходило со страниц таблоидов Нью-Йорка, и мой дед собирал все до единой статьи, где о нем упоминалось.
Сделка Grand Hyatt, над которой работал Дональд, когда папа вернулся в Дом, была всего лишь более сложной версией партнерства моего деда и Дональда, сформированного ими в 1972 году в Нью-Джерси. Grand Hyatt изначально стал возможен благодаря отношениям деда с мэром Нью-Йорка Эйбом Бимом. Помимо прочего, Фред щедро финансировал избирательные кампании мэра и губернатора штата Хью Кэри. В организации сделки помогала Луиза Саншайн, осуществлявшая сбор средств на избирательную кампанию Кэри. С целью закрепить договоренности Бим предложил ежегодную налоговую скидку в 10 миллионов на последующие сорок лет. Когда начался снос гостиницы Commondore, пресса Нью-Йорка, с подачи Дональда, постоянно представляла этот проект в виде его исключительно личной заслуги.
