В подтверждение его слов совсем рядом с близнецами прозвучали чьи-то сбивчивые шаги, и тут же раздались приглушённые голоса. Филипп слегка толкнул Оливию в сторону коридора и сам тоже предпочёл остаться незамеченным.
– Ты даже не пыталась быть любезной, Грейс! – голос Майкла был так холоден, просто беспощаден. – Твоё поведение даже вежливым трудно назвать. Скажи, почему ты всегда умудряешься испортить всем настроение? Вечно эти твои нелепые подозрения, бесконечные придирки. Ты просто изматываешь…
– А мне надоело, что ты вечно делаешь из меня дурочку, Майкл! – в голосе Грейс слышались близкие слёзы. – Хотя бы здесь, в доме моего деда, ты можешь вести себя прилично? Как, по-твоему, я должна идти к нему и просить денег для тебя, если он видел, что ты готов флиртовать с каждой расфуфыренной куклой, которая оказывается рядом с тобой?
Разговор принимал серьёзный оборот, но тут беседу супругов прервал звонкий детский крик – малышка Полли возвещала миру о том, что она проснулась.
Глава четвёртая, в которой и Грейс Хоггарт, и Вивиан Крэббс постигает жестокое разочарование
Как ни желал Филипп сохранить мирную атмосферу в Гриффин-холле, скандал всё же разразился. Его отголоски близнецы застали, вернувшись с прогулки.
Погода, так многое сулившая утром, испортилась, порывистый ветер нагнал грозовые тучи со рваными краями. Запахло близким дождём. Филипп предложил вернуться в дом, пока не разразился ливень, и близнецы торопливо зашагали в обратном направлении, увязая в смеси мокрого песка и гальки.
Холодный ветер подгонял их в спину, тучи всё приближались, будто гнались за ними, и, чтобы не вымокнуть, чувствуя азарт, как в детстве, и жадно впитывая всё окружающее – гортанные вопли крачек, гнездившихся на берегу, желтоватую пену у кромки прибоя, вересковые пустоши, лежавшие тёмной волной там, дальше, над побережьем, – им пришлось бежать. На бегу Филипп взял сестру за руку, и на несколько мгновений прошедшие годы исчезли, растворились в птичьих криках и запахе водорослей, и близнецы вновь стали десятилетними.
У Оливии по дороге покривился каблучок, и она нешуточно расстроилась – это были единственные её приличные туфли. Запыхавшись, близнецы вошли в дом, и тут же им навстречу выбежала заплаканная Грейс. Её обычно бледное лицо раскраснелось то ли от гнева, то ли от сильной обиды, губы кривились от сдерживаемых рыданий. Откуда-то из глубины дома доносились приглушённые крики, но кому они принадлежали, распознать было невозможно.
Чуть не налетев на Филиппа, Грейс вспыхнула и, громко всхлипнув, бросилась к раскрытой настежь двери, ведущей в сад. В нерешительности постояв минуту, Оливия направилась было туда же, но тут в холл быстрыми шагами, морщась от боли из-за плохо подогнанного протеза, вошёл Себастьян Крэббс.
– Что произошло? – отрывисто спросил Филипп, чувствуя, как внутри закипает гнев, обращённый на Майкла.
После прогулки по тем местам, что тринадцать лет назад служили для их троицы плацдармом для игр и сражений, Филипп будто снова ощутил ответственность за своё маленькое войско. К тому же женские слёзы всегда будили в нём сильные чувства. Когда отец близнецов сбежал, их мать, Изабелла Крэббс, женщина, на чью долю выпали суровые испытания, проливала столько слёз, что ими можно было заполнить целое озеро, и маленький Филипп отчаянно пытался стать для неё опорой, в которой она так нуждалась.
– Так что случилось, дядя Себастьян? – повторил он.
– Там… – Себастьян неопределённо махнул рукой куда-то за спину, – в лаборатории. Что-то произошло между ними. Я толком и не знаю. Подошёл, когда всё уже было кончено.
– В лаборатории? – непонимающе переспросила Оливия.
– Бабочки, – лаконично объяснил Себастьян Крэббс. – Там у отца энтомологическая коллекция. И инвентарь. Сачки, морилки и тому подобное. Они были там с Грейс, он показывал ей насекомых. Я работал в библиотеке. Решил поберечь ногу и не подниматься в свою комнату, – и он смущённо улыбнулся.
– Так это не из-за Майкла? – недоверчиво спросил Филипп в растерянности.
Себастьян Крэббс отрицательно помотал головой.
– Нет, Майкл здесь ни при чём. Его вообще нет в доме, отправился на прогулку.
– Дайте-ка, угадаю! – Филипп прищёлкнул пальцами: – С Вивиан?
Себастьян, незаметно перенеся вес тела на здоровую ногу, сдержанно кивнул.
– Значит, скандал разразился между Грейс и дедушкой Матиасом?
Близнецы в недоумении переглянулись.
– Всё же было так спокойно. И даже мило. Мне показалось, что дедушка и в самом деле рад нас всех видеть, – растерянно произнесла Оливия.
– Как я понял, – осторожно произнёс Себастьян, – ссора вышла из-за какой-то просьбы, с которой Грейс обратилась к отцу. Когда она выбежала из лаборатории, и дверь открылась, то до меня донеслось что-то вроде: «Стервятники! Вы все готовы по частям растащить Гриффин-холл, не дожидаясь моей смерти!»
– Стервятники?! – переспросил Филипп, в недоумении приподняв одну бровь. – А кого конкретно дедушка Матиас имел…
Заметив свирепую гримасу на лице сестры, он осекся и резко обернулся. Через двери, ведущие в сад, в холл неслышными шагами вошла Грейс Хоггарт. Её широкоскулое лицо было совершенно невозмутимым, только припухшие веки выдавали недавние слёзы. Намокшие волосы облепили крупную голову, тёмно-коричневое платье насквозь пропиталось водой и казалось почти чёрным, будто у вдовы. Беспомощно свесив руки по сторонам своего полноватого тела, Грейс смотрела на собравшихся в холле со спокойствием Мадонны, и от этой её бесстрастности Оливию почему-то пробрала дрожь.
Никто не смог подобрать нужных слов. В полной тишине, нарушаемой только шумом ливня за стенами дома, Грейс вступила на лестницу и медленно начала подниматься, внимательно глядя себе под ноги и оставляя мокрые следы на ступенях из благородного дуба.
***
Дождь так уютно барабанил по крыше над кукольной комнаткой тётушки Розмари, что пожилая леди не нашла в себе сил сопротивляться блаженной дремоте. С удобством расположившись в широком кресле, среди атласных подушек, она прикрыла глаза и теперь наслаждалась восхитительными ощущениями, охватившими её тело после такого роскошного ланча. Давненько она не пробовала столь изысканных блюд. А вино!.. Её брату чрезвычайно повезло, кухарка у него превосходная. Стараясь не думать о том, в какую сумму обошлась старшему Крэббсу трапеза, тётушка Розмари сбросила вышитые шёлковой гладью домашние туфли и удовлетворённо вздохнула.
Она уже успела погрузиться в лёгкое забытье, где ей что-то говорил улыбающийся всадник на гнедой лошади – и улыбка его была такой мягкой, такой понимающей, совсем как у Аллана, – но вдруг дверь её комнаты дрогнула, и почти сразу же в коридоре послышался приглушённый женский смех, а после настойчивый басовитый рокот.
Розмари Сатклифф с неудовольствием вздохнула, пытаясь задержать видение (теперь-то она уверилась, что всадником был Аллан, просто его лицо выглядело намного старше, чем на той фотокарточке, которую он прислал ей незадолго до своей гибели), но в коридоре снова вспыхнул бархатистый воркующий хохоток.
