– Да, – кивнула она, – но раз знаменитый, то неужели же можно так поступать с другими людьми? Бросил несчастную мисс Изабеллу с двумя детьми, укатил в Италию с какой-то певичкой… Возмутительное, недостойное мужчины поведение. И ужасный скандал.
– Ну, это всё печально, конечно, – потёр переносицу инспектор, попутно виртуозно скрыв зевок, – но к вчерашним событиям прямого отношения не имеет. И всё же, почему вы назвали близнецов Адамсон бедняжками?
– Да как же не бедняжки, если всё на их глазах и происходило? – несколько обиженно спросила миссис Уоттс. – Когда их отец уехал из Англии, им всего по семь лет было. Война только закончилась. Мисс Изабелла слегла, а потом оправилась, но прежней жизни уже не было. И расстройство у неё началось именно тогда. Она принялась выслеживать мужа и всюду возила близнецов с собой. Сплошные пансионы и отели средней руки. Разве ж это для детей подходящая обстановка? Говорят, и на концерты его приходила с близнецами и заставляла их вскакивать с места и кричать разное. Всё мечтала, что он к ним вернётся, и жизнь потечёт по-старому. А потом, когда поняла, что ничего у неё не выйдет, руки на себя наложила.
– Когда и где это случилось?
– В 1921 году, – уверенно ответила миссис Уоттс. – А вот где, этого не помню. Но не в Англии, это точно. Где-то во Франции, по-моему. Бросилась в море со скалы, а близнецов заперла одних в отеле. И слава богу, я считаю, а то не дай бог это бы на их глазах произошло. Или того хуже… Правда, им пришлось три дня провести взаперти, без воды и пищи, пока их не хватились.
– И что с ними стало потом?
– Их на лето отправили сюда, к нам. И дочка мисс Патриции, Грейс, тоже приехала из пансиона. Дети прекрасно играли все вместе. Бедняжкам… близнецам сказали, что их мать попала в госпиталь. Потом, осенью, им открыли правду, и они разъехались по школам. Мистер Крэббс о внуках заботился, оплачивал обучение, но в Гриффин-холл до вчерашнего дня они больше не приезжали.
– А Изабелла Крэббс и правда находилась в госпитале?
– Да какой там госпиталь!.. Убила она себя. Бросилась вниз с высоченной скалы. Даже тела её не нашли, зарыли пустой гроб. Просто детям решили сразу не говорить, чтобы они опомнились малость.
Повисла пауза. Экономка опустила глаза и снова тщательно разгладила платье на коленях, едва слышно шмыгнув носом.
– Понятно. Благодарю, миссис Уоттс, что поделились с нами этими сведениями. Вы что-то ещё говорили про соседа, если я не ошибаюсь? Его пригласил на ужин мистер Крэббс? И часто он так поступал?
– Да, сэр. Мистер Эштон очень приятный джентльмен, и мистеру Крэббсу нравится с ним время проводить. Так-то он всё больше сам по себе, но, видать, и ему порой бывает одиноко. Вот мистер Эштон и заглядывает на огонёк, когда не в Лондоне.
– А как же сын мистера Крэббса, Себастьян? Или они не очень близки между собой?
Экономка покачала головой, снова поджав губы. Она делала так всякий раз, когда ей не нравилось то, о чём спрашивали полицейские.
– Да, сэр. Не ладят они. Причину не знаю, врать не буду. Всегда так было, ещё когда старший сынок мистера Крэббса, Генри, жив был. А как его на войне убили, так хозяин и вовсе от мистера Себастьяна отошёл. И писем ему не пишет, и в гости не зовёт.
– Но приглашение тем не менее он ему послал? Так же, как и остальным?
– Да, сэр, послал. Как-никак, родная кровь. И тот приехал вместе со всеми, вчера утром. Но видно было, что ни ему, ни хозяину это не в радость.
Инспектор Оливер встал из-за стола и приблизился к сержанту Киркби. Взглянув ему через плечо на записи, он удовлетворённо кивнул и со всей любезностью, на какую был способен, проводил миссис Уоттс к дверям.
Вернувшись, он опустился на стул, аккуратно подтянув брюки, и пару минут задумчиво рассматривал копию гравюры Бартолоцци, изображающую трёх резвящихся прелестниц в пышных платьях и кудрявого юнца с пастушеской свирелью. Киркби, привычный к манере детектива Оливера делать перерыв между допросами свидетелей, не шелохнувшись, ожидал распоряжений и не докучал ему.
Наконец, инспектор порывисто вскочил и продиктовал скороговоркой, размечая краткие приказы ребром ладони, будто разрубая воображаемый предмет на равные ломти:
– Обнаружено ли тело. Есть ли свидетели самоубийства. Что случилось между Крэббсом и его сыном. Личность Айрис Белфорт, родственники. Пусть первыми зайдут горничные, потом дворецкий.
Глава третья, в которой инспектор получает противоречивые сведения от горничных и дворецкого
Выпив прошлой ночью больше виски, чем позволяли правила приличия и благоразумие, Вивиан проснулась с головной болью. Губы пересохли и потрескались, руки, когда она подносила к лицу пуховку с пудрой, мелко дрожали.
Краткий сон совсем не освежил её. Последствия вчерашних слёз были катастрофическими – лицо отекло, щёки покрылись красноватыми пятнами. Выйти в таком виде к ланчу было невозможно.
Вивиан завернулась в пеньюар и дёрнула за сонетку. Через минуту в дверь постучали, и вошла Эмма, старшая горничная. В руках у неё был поднос с чашкой чая и молочником.
– Мне нужен лёд. Большая миска, наполовину заполненная холодной водой, а наполовину льдом. Чистым льдом, не из мясного ящика.
– Понятно, мисс.
– Кто-нибудь уже спустился?
– Мистер Хоггарт, мисс. И мисс Адамсон. И мистер…
Её прервал вкрадчивый стук. Дверь приоткрылась, и в проёме показалась возбуждённая физиономия Дорис.
– О, мисс! Простите, мисс, – глаза младшей горничной сияли. – Эмму ждёт внизу инспектор Оливер. Для допроса! И долго ждать нипочём не хочет. Так его помощник сказал. И ещё сказал, что если Эмма не придёт прямо сейчас, то это будет уклонение от свидетельских показаний.
Вивиан вздрогнула, сообразив, что, после того, как опросят прислугу, их всех ждёт та же участь.
– Конечно, Эмма, иди скорей. Только не забудь, как закончишь, принеси мне лёд, – она запахнула халатик, закрыла за горничными дверь и повалилась в постель, зарывшись в подушки и мечтая никогда не выходить из своей комнаты. Лежать и лежать под пышным стёганым одеялом, и чтобы все забыли о её существовании, включая братьев Люгер.
***
Горничных опрашивали по очереди. Рассудительная и приметливая Эмма произвела на инспектора самое благоприятное впечатление, а вот с молоденькой Дорис пришлось помучиться. Видно было, что она знает больше, чем говорит.
Об этом свидетельствовали и её широко распахнутые глаза – светло-карие, как у щенка, с короткой щёткой ресниц, – и подрагивание пухлой нижней губы. Точно так же дрожали губы у младших сестёр инспектора Оливера, когда им был известен чужой секрет, который они и хотели бы скрыть, но тайна уже трепетала на кончиках их языков, и оставалось совсем немного для того, чтобы выманить её наружу обманчивой холодностью.
