– Как кого? Вивиан и Майкла. Он сразу положил на неё глаз. Вивиан очень похожа на своего отца – Генри Крэббса. Безмерного обаяния был юноша, – и она печально вздохнула. – Всеобщий любимец, умница, прекрасный наездник. Но мне он не нравился, знаете ли, несмотря на то, что был моим племянником. Такие люди привыкают, что им всегда достаётся всё самое лучшее. Это несколько раздражает, вы не находите? Он погиб в последние месяцы войны. А её мать, Кэролайн, вообще из Америки. Из неплохой семьи, но с сомнительными нравственными ценностями. Представляете, после войны она выходила замуж ещё трижды! Последний раз совсем недавно, вроде бы.
У инспектора уже кругом шла голова от племянников, убитых на войне, и их жён, которые всё время выходят замуж. Он грозно откашлялся и спросил как можно учтивее:
– И какое отношение эти сведения имеют к Вивиан Крэббс и покушению на вашего брата?
Водянисто-голубые глазки тётушки Розмари, сиявшие странным пустым блеском, озадаченно заморгали.
– Как это какое? Вы что, не слышите меня? Я говорю о том, что не будет ничего удивительного, если выяснится, как эта парочка договорилась обо всём и решила отправить Матиаса на тот свет. На вашем месте я бы их арестовала. Это, конечно, большой скандал в нашем семействе, но всё же лучше, чем нераскрытое убийство.
– В своё время мы арестуем, кого следует, мисс Сатклифф, – мрачно заверил свидетельницу Оливер. – А вот скажите мне как на духу: вы были шокированы, когда брат сообщил о своей помолвке с девушкой, младше его на несколько десятков лет? Или вы знали об этом заранее?
Глаза тётушки Розмари мгновенно наполнились прозрачной влагой. Она извлекла из сумки белоснежный до голубизны платок с вышитой на нём монограммой и манерно сжала его миниатюрными ладонями.
– Кто я такая, чтобы критиковать намерения брата, инспектор? – скорбно произнесла она. – Матиас столько лет хранил верность памяти Гвендолин. Но он всего лишь мужчина. Разумеется, когда его решила обольстить эта юная хищница, он не смог долго сопротивляться. Если бы я знала заранее о его намерениях, то нашла бы нужные слова, чтобы напомнить ему о семейных традициях, о благопристойности, наконец. Но брат никогда не советуется со мной.
– Вам известны обстоятельства их знакомства?
Розмари Сатклифф покачала головой и промокнула платком уголки глаз.
– Я впервые увидела эту девушку вчера за ужином. А через два часа она была уже мертва. Подумать только, инспектор, так молода и уже так испорчена!
– Почему испорчена? – не понял Оливер.
– Ну как же? Вы же сами мне сказали, что Айрис Белфорт связалась с республиканцами и её убили за предательство католической веры, – Розмари Сатклифф презрительно посмотрела на него, но тут же смягчилась. – У вас нездоровый вид. Хотите, я попрошу Симмонса принести вам чаю?
– Нет, не хочу, – отказался Оливер, резко встал, но тут же снова сел на стул. – Благодарю вас, не стоит. Давайте попробуем сосредоточиться на моих вопросах, мисс Сатклифф. У нас есть информация, что Айрис Белфорт попала в Гриффин-холл в качестве библиотекаря. В её обязанности входило следить за обширной библиографической коллекцией мистера Крэббса и помогать ему в написании мемуаров. Вам что-нибудь известно об этом?
– Матиас всегда таким был, – наклонившись вперёд, доверительно сообщила тётушка Розмари. – То у него бабочки, то кругом раскиданы мёртвые звери с пуговичными глазами. Сейчас у него книги и эти его… картины, если так можно выразиться. Я, если честно, никогда не понимала такой одержимости. Другое дело – охота. Наш отец очень любил охотиться, инспектор. Когда-то у нас были превосходные лошади. Я и сама неплохо держалась в седле, хотя сейчас в это сложно поверить, – и она кокетливо рассмеялась. – Мы устраивали и приёмы, и пикники на морском берегу. По воскресеньям у пирса стояли лоточники. У них можно было выиграть золотую рыбку в крошечном стеклянном кувшинчике, если попасть в него шариком. Один шарик стоил всего два пенса, но вот беда – внутри они были полые, поэтому как бы вы тщательно ни целились, ветер всё равно…
Розмари Сатклифф с безмятежной улыбкой погрузилась в воспоминания, изобилующие множеством подробностей о людях, которых давно не было в живых, и местах, в которых теперь ничего не напоминало о былых увеселениях.
Инспектор Оливер уже понял, что толку от опроса свидетельницы не будет, пока не закончится действие успокоительного. Не уповая более на удачу, он задал ещё несколько малозначимых вопросов, терпеливо выслушал назидательную отповедь и нелестное мнение о работе полиции в целом и своей сомнительной деятельности в частности, а после проводил Розмари Сатклифф к выходу из библиотеки и сам закрыл за нею дверь.
– Силы небесные, – выдохнул он. – Киркби, что она принимает, по-вашему?
– Мятные капли, или шафрановые капли, или капли на розовой воде…– перечислил Киркби и пожал плечами. – Пожилые леди любят чуточку взбодрить себя, сэр. Один бог знает, из чего деревенские аптекари делают эти снадобья. Моя двоюродная тётя Алисия тоже принимает нечто подобное. После этого она всегда пускается в воспоминания о том, как однажды ворона, пролетающая над ней, выронила из клюва золотое кольцо с изумрудом, и оно наделось прямо ей на палец.
Инспектор Оливер с подозрением посмотрел на помощника, сам не зная, что его больше поразило – наличие у сержанта столь многочисленной родни или невероятная история с участием вороны.
– А вы, Киркби, видели это кольцо?
– О да, сэр, видел, и неоднократно. Тётя Алисия носит его на цепочке, вместе с обручальным кольцом покойного мужа.
Инспектор помолчал, отвернувшись к окну и массируя веки указательным и большим пальцами правой руки.
– Позовите Адамсона, – наконец приказал он, не глядя на сержанта.
Глава шестая, в которой Филипп Адамсон производит на инспектора Оливера неблагоприятное впечатление, а за ужином в Гриффин-холле случается неприятный инцидент
Пока полицейские опрашивали гостей и прислугу, сам хозяин Гриффин-холла не выходил из своей спальни. Не дав Эмме раздёрнуть портьеры, он сидел в кресле у потухшего камина, позволяя полумраку час за часом подкрадываться к нему всё ближе.
Комната, выходившая окнами на северную сторону разросшегося за эти годы сада, медленно заполнялась тенями и шорохами листвы. Ветер время от времени встряхивал ветви обрюзгших тисов, и тогда в оконное стекло летели лёгкие брызги, а после стекали тонкими слезливыми струйками.
Сегодня Матиас Крэббс впервые почувствовал себя старым. Привычная бодрость оставила его, он ощущал своё тело неповоротливым и лишённым той жизненной силы, что бурлила в нём раньше. Веки его отяжелели и набрякли, плечи ныли, словно от тяжкой ноши, взваленной на них. Он провёл рукой по небритому лицу и бессильно уронил её на колени.
Рядом с креслом, на столике, так и стоял поднос с завтраком, который ему собственноручно принёс Симмонс. От яичницы с почками, жаренной на свином жире, уже чувствовался неприятный запах, овсяные лепёшки зачерствели, а чай подёрнулся мутной плёнкой. По тарелке с растаявшим маслом и земляничным джемом, превратившимся в кляксу, ползала отяжелевшая муха, иногда поднимаясь в воздух и делая неловкий пируэт вокруг Матиаса Крэббса. Тогда он медленно поднимал одну руку и механически водил ею над головой, отчего муха издавала низкое гудение и смещала свой полёт на несколько дюймов.
