Всё это время револьвер лежал в непосредственной близости от дома, наскоро укрытый куском дёрна в зарослях ежевики. Полицейские не сумели его обнаружить, хотя несколько раз прошли совсем рядом с тайником. В барабане револьвера находилось два патрона: второй – на всякий случай, хотя тот, кто собирался воспользоваться оружием этой ночью, был уверен, что ему понадобится только один выстрел.
***
Розмари Сатклифф, терзаемая изжогой, долго не могла уснуть. Пожилая леди приняла даже чуть больше мятных капель, чем следовало, но сон никак не хотел приходить.
Она долго лежала в постели, наблюдая, как платановые ветви слепо тычутся в оконное стекло, распластывая по нему мокрые листья, похожие на чьи-то ладони. Будто многорукий великан пытается отыскать лазейку и проникнуть к ней в комнату. Тот факт, что внизу, в холле, бодрствует полицейский, уже не казался ей таким возмутительным, наоборот, внушал некоторое спокойствие.
Боль в животе всё не утихала, и тётушка Розмари решила выпить соды. Однако на туалетном столике её не оказалось, как, впрочем, и в гобеленовой сумке. Где-то за стеной послышался неясный шум, и тётушка Розмари сделала вывод, что Вивиан Крэббс явно ещё не спит. Она решила попросить соды у неё, но, когда накинула халат, зажгла свечу и вышла в коридор, обнаружила дверь её комнаты незапертой.
Розмари Сатклифф очень деликатно постучала. Когда никто не ответил, она толкнула дверь и обнаружила комнату пустой. Ветер, врывающийся через распахнутое окно, шевелил тонкую кисею покрывала на кровати, кружевные фестоны накидки кресла и свисающие со спинки стула полупрозрачные чулки, всё ещё сохраняющие форму. От их бестелесной наполненности тётушке Розмари почему-то стало жутко, и она быстро, стараясь не выскользнуть из растоптанных бархатных туфель, ретировалась в коридор.
Воображение её, подстёгнутое недавними событиями, всерьёз разыгралось, отчего приступ изжоги стал ещё мучительнее. Однако, представив своё одинокое путешествие по тёмному дому – дрожащее пламя свечи в руках, тени на дубовых панелях, следующие по пятам за ней, нависающие над её маленькой фигуркой, – тётушка Розмари отказалась от этой мысли и решила выпить ещё чудодейственных мятных капель, хоть они и не действовали на неё этой ночью привычным успокаивающим образом.
Сквозняк, пролетевший по коридору ледяным вздохом, взметнул шторы у незапертого окна и чуть не загасил пламя свечи. Одна портьера надулась, будто парус, другая же осталась почти неподвижна, словно её удерживал кто-то, скрывающийся за ней. Колеблющееся пламя свечи вновь обрело силу, и в ярком его свете тётушка Розмари увидела чёрный ботинок, выглядывающий из-под складок ткани.
В то время как пожилая леди, обмирая от страха, запирала за собой дверь, вознося молитвы всем известным ей святым за чудесное спасение от неминуемой смерти, Вивиан Крэббс спешила к месту назначенной встречи. Сердце её билось чаще, чем обычно, но в целом девушка была полна решимости довести дело до конца и навсегда избавиться от угроз и слежки братьев Люгер.
Луна то выходила из-за облаков, то вновь скрывалась за ними. Тропинка, ведущая в деревню, пролегала вдоль леса, и Вивиан порадовалась, что сообразила позаимствовать у констебля Лэмба фонарик. Совесть её не мучила, так как полицейский, дежуривший в Гриффин-холле, самым решительным образом спал, привалившись спиной к телефонной тумбе, и фонарик ему был ни к чему.
Пока Вивиан торопилась к деревенской гостинице, близнецы обустраивались на чердаке и, по обыкновению, спорили о том, кто из гостей Матиаса Крэббса больше всего подходит на роль убийцы. После долгих препирательств они решили не исключать из списка подозреваемых никого, кроме них самих, и оперировать в своём расследовании только фактами, не отвлекаясь на эмоции. Такое, казалось бы, разумное решение должно было стать первоосновой следствия, но тут уж лучше поздно, чем никогда.
Развернув на пыльном полу рулон старых обоев и закрепив его уголки при помощи кнопок, найденных в шкатулке с потускневшими запонками, потерявшими свою пару кривыми шпильками (служившими, скорее всего, ещё покойной миссис Крэббс) и рассыпавшимися нитками бус, Оливия с воодушевлением принялась чертить очередную схему. Филипп, скептически наблюдавший за её усилиями, расположился в кресле-качалке и задумчиво направлял к потолку колечки ароматного дыма, отпуская шуточки о проницательном Шерлоке Холмсе и старательном, но недалёком докторе Уотсоне.
Пока близнецы на чердаке препирались о том, была ли возможность у Джереми Эштона подсыпать яд в чашку Матиаса, не привлекая к себе внимания, Себастьян Крэббс аккуратно отворил дверь своей комнаты и вышел в коридор. Стараясь не стучать протезом и сохранить ночное путешествие по дому втайне от остальных, он медленно подошёл к лестнице и прислушался.
Из холла доносился отчётливый храп. Спустившись, Себастьян обнаружил спящего констебля, а рядом с ним, на столике для писем, поднос с чашкой остывшего, подёрнувшегося тусклой плёнкой чая и заветренными сэндвичами. Покачав головой, он продолжил свой путь, чутко прислушиваясь к спящему дому.
Причина, по которой тот вёл себя таким загадочным образом, была проста. Игра в поиски алмазов, в которую старший Крэббс вовлёк всех своих гостей, возбуждала в Себастьяне отвращение, усиливающееся по мере того, с каким энтузиазмом ей следовали другие. Отец в очередной раз заставил всех плясать под свою дудку, а сам только посмеивался над чужой алчностью. Вчерашним вечером, когда Себастьян вышел пройтись по саду, он заметил Вивиан, которая, воровато озираясь, вышла из сарайчика с садовой лопаткой в руках и принялась неумело раскапывать клумбу с гортензиями. Майкл Хоггарт, этот хлыщ в лакированных ботинках, сновал по дому целыми днями, всюду суя свой нос, будто окопная крыса в поисках жирного куска. Даже близнецы, о которых он всегда был высокого мнения, принялись шарить на чердаке спустя всего несколько дней после гибели Айрис Белфорт, и этот факт заставил его отдалиться от них.
Питая к отцу стойкую неприязнь, тщательно скрываемую за внешним соблюдением приличий, Себастьян ни в коем случае не хотел доставить тому удовольствие и изначально намеревался отказаться от поиска алмаза. Полученную в дар картину он собирался оставить в Гриффин-холле, тем самым продемонстрировав Матиасу Крэббсу, что не нуждается в его подачках. Однако чем больше проходило времени, тем громче звучал голос разума. Приближалась зима, проклятая нога доставляла с каждым днём всё больше хлопот, и мысли о будущем всё чаще одолевали его.
Гордость не позволяла Себастьяну предпринимать поиски в открытую, поэтому он и выбрался из своей комнаты в тот час, когда, как ему казалось, никто не сможет застать его врасплох. Уверенности в том, что он правильно расшифровал местонахождение алмаза, у него не было, только смутная догадка, которую он собирался проверить.
Себастьян медленно, стараясь переносить вес тела на здоровую ногу и не слишком опираться на плохо подогнанный протез, двигался по затихшему тёмному дому по направлению к подвалу. Несколько вечеров подряд изучая картину, полученную в дар от отца, он заметил в ней повторяющуюся деталь – ромбовидный зрачок гигантского глаза напомнил ему замочную скважину в подвальной двери.
