Проходя через кухню, Себастьян завернул в кладовую. Нашарил на верхней полке невскрытую коробку со свечами, но поленился возиться и взял лишь трёхдюймовый огарок и картонку со спичками, лежавшую рядом.
Колеблющееся желтоватое пламя разогнало тьму, его блики пробежали по круглым бокам безукоризненно начищенных медных кастрюль. Стальная мясорубка, гордость миссис Гилмор, зловеще блеснула и скрылась в кухонном мраке. Себастьян спешил, подгоняя себя, чтобы не передумать и не повернуть обратно.
Неясный скрип раздался позади, и он резко обернулся, чуть не потеряв равновесие. Коридор за его спиной был пуст, но Себастьян не мог избавиться от ощущения, что кто-то из темноты следит за каждым его движением, будто держит на прицеле. Знакомое чувство чужого присутствия заставило его подобраться, ссутулить плечи, инстинктивно защищая грудь и живот, и отвернуться от источника опасности – выхода из коридора, который терялся во мраке, и где мог скрываться неизвестный наблюдатель.
Медленно повернувшись, он продолжил путь, ненавидя себя за то, что огонёк свечи омерзительно дрожит в его руке. Прислонил трость к стене, вытер ладонь о брюки и толкнул дверь, ведущую в подвал.
Она отворилась бесшумно, и перед Себастьяном возникла лестница. Темнота плотно и липко стискивала ступеньки, плескалась там, внизу, куда не дотягивался огонёк свечи, как тёмная вода. Подвал напомнил Себастьяну затопленный окоп, в котором ему как-то вместе со всем своим отрядом пришлось провести двое суток, прежде чем немецкие войска отступили. Кому-то вода доходила до груди, кому-то до горла, и тем приходилось балансировать на кончиках пальцев, стараясь удержать равновесие в размытой дождями глинистой почве. Несколько солдат тогда потеряли рассудок: они принимались тонко и страшно кричать, пытались вырваться наверх, под пули, не слыша приказов в объявшем их безумии самоуничтожения. Одному из них, крепкому деревенскому парню с обветренным лицом и вечно испуганными глазами, пуля снесла половину челюсти, и Себастьян облегчил его страдания, не в силах слышать булькающий шёпот несчастного, который в предсмертном ужасе пытался выговаривать слова молитвы, не зная ещё, что на полях Фландрии нет и не было бога, и глупо взывать к тому, кому нет никакого дела до происходящего.
Привычно отогнав воспоминания, Себастьян тяжело и неловко спустился, помогая себе руками и тростью. Главной его заботой было сохранить огонёк свечи, не дать ему угаснуть. Тут всё так же пахло влажной землёй, сладковатой гнилью и старым деревом. Откуда-то, словно из-под ног, доносился ровный шелестящий шум, и он догадался, что это снова пошёл дождь.
Не собираясь проводить в ненавистном подвале больше времени, чем того требовали поиски алмаза, Себастьян немедленно принялся шарить по ящикам и простукивать стены в надежде обнаружить тайник. Он заметил неладное, только когда пламя свечи резко заколебалось, и вслед за этим раздался тихий и вкрадчивый скрежет ключа в замке.
Себастьян насколько мог стремительно преодолел ступеньки и кинулся к двери, навалился плечом, сам не слыша себя, крикнул что-то, приблизив губы к замочной скважине, ещё раз ударил плечом в дверь, поскользнулся, вновь обрёл равновесие при помощи трости. Из коридора не доносилось ни звука, дом замер, будто над подвальной комнатой не было стропил, груд кирпича и спящих людей, будто всё это пропало, сгинуло в той же мгле, что заполняла его ночные кошмары.
Свечной огарок остался внизу. Язычок пламени недолго разгонял тьму, лизавшую ступени, и, когда он погас, то Себастьяна сначала затопил детский тошнотворный ужас, воскрешая в памяти безобразных призраков, которые терзали его, когда он был ребёнком, а после, совершенно неожиданно для него, объял покой. Тот мрак, что завладел им в послевоенные годы и реальная темнота подвала слились, и границ между ними он больше не видел, ощущая себя истончившимся, прозрачным, не чувствуя собственных пределов и находя в этом удивительную свободу.
Мысли его текли вольно, словно он не в подвале был заперт, а сидел на берегу реки или наслаждался тёплым безветренным днём на холме, поросшем диким вереском. Он привалился спиной к двери и дал своему измученному телу отдых. Ему вдруг пришло в голову, что порой, чтобы увидеть что-то важное, нужно закрыть глаза. Глаза – обманщики, они не говорят правды.
Наслаждаясь наступившей ясностью, Себастьян внезапно понял, где находится алмаз. Он осторожно спустился, стараясь не слишком нагружать ногу. Лёг на земляной пол и протянул руку под лестницу, к своему старому, обустроенному ещё в детстве тайнику.
Удивительно, но его пальцы сразу наткнулись на широкий плоский камень с острыми гранями. Стиснув его в ладони, Себастьян испытал странное чувство, словно вся прожитая им жизнь не более чем дурное сновидение, и вот ему снова двенадцать лет и он, проснувшись, обнаруживает себя в подвале, и сжимает в руке камень, которым раскапывает тайник в земляном полу, где припрятан свечной огарок и картонка со спичками.
Он ощупал пальцами землю под лестницей и отыскал участок, где она была рыхлее. Перехватив камень поудобнее, Себастьян начал копать и почти сразу же, не успев ещё поверить в свою удачу, наткнулся на содержимое тайника.
Среди влажноватых комьев лежала гладкая половинка свечи, рядом, предусмотрительно обёрнутый в целлофан, картонный коробок. Себастьян встряхнул его, и в ответ спичечные тельца успокоительно зашуршали. Он представил, как зажигает свечу и тьма вокруг него отступает, как мир вновь приобретает знакомые очертания, но вдруг понял, что не в силах расстаться с новообретённым спокойствием, и отложил спички в сторону.
В неглубокой ямке кроме свечи и коробка со спичками лежало ещё кое-что. Себастьян, ощутив прохладную податливость земляного червя, сначала принял этот предмет за комок грунта, но, сжав его в ладони и очистив, убедился, что это именно то, что он ожидал здесь найти. Он тщательно изучил алмаз кончиками пальцев, с наслаждением надавливая подушечками на острые выступы. Не думая в эту минуту о материальной ценности камня, Себастьян испытал забытую детскую радость от обретения приза в игре, в которой не надеялся стать победителем.
Потом он вернул половинку свечи и спичечный коробок в тайник, присыпал их землёй и утрамбовал ладонью. Выбрался из-под лестницы, тщательно отряхнулся, небрежно опустил алмаз в карман и, отыскав свою трость, поднялся на три ступеньки. Это усилие окончательно истощило его, и он, опустив голову на руки, сложенные крестом, забылся тяжёлым прерывистым сном, готовый пробудиться в то самое мгновение, когда в подвальной двери послышится скрежет ключа.
Себастьян уснул, Вивиан, передав пакет с деньгами пугающе галантному подручному братьев Люгер, с облегчением спешила обратно, прижимая к груди пустую сумочку и поминутно нервно оглядываясь, а близнецы, одинаково нахмурившись, всё ещё продолжали чертить сложные схемы передвижения гостей в вечер убийства. Филипп, утомившись от размышлений, изобразил грустного ежа с сигарой во рту прямо поверх схематичной рассадки гостей, на что Оливия всерьёз вознегодовала.
Остальные обитатели дома либо крепко спали, либо предавались своим невесёлым мыслям, и только одного человека в Гриффин-холле более не волновали тревоги и тяготы суетного мира. Он лежал на земле, приникнув к ней всем телом, как ребёнок приникает к груди матери в поисках покоя и защиты. Из запёкшейся раны уже не струилась кровь, смешиваясь с прозрачными водами ручья, тело, недавно служившее источником и наслаждений и забот, остывало, превращаясь в серебристом свете луны в малозначительную деталь ночного пейзажа.
