– Не вини себя, Оливия, в том, что произошло. Ты защищала тех, кто тебе дорог. Если бы не ты, старый Крэббс остался бы безнаказанным.
– Если бы не я… – Оливия не стала увиливать, благодарная, что Себастьян без слов понял, что её терзает. – Сначала это казалось чем-то вроде игры, но потом превратилось в нечто более серьёзное. Признаться, я до последнего не желала верить.
– Ещё раз говорю, твоей вины тут нет, – твёрдо произнёс Себастьян. – Благодаря тебе восторжествовала истина. Отец был готов к смерти, он принял решение за секунду. Он никогда не колебался, сомнения были ему чужды.
– Тётушка Розмари бы сейчас сказала что-нибудь вроде: «Господень мир, его мы всюду зрим, И смерть придёт, копи или расходуй…»
9
Себастьян не смог сдержать улыбки, и Оливия, ощутив, как ей стало легче дышать, грустно рассмеялась.
Слова Себастьяна о готовности Матиаса Крэббса к близкому концу подтвердились после обеда. Прибыл жёлчный маленький человечек с огромным пухлым портфелем. Неприязненно на всех посмотрев, он буркнул, что ему понадобится четверть часа для подготовки всех документов. Казалось, что причастность старинного и уважаемого клиента к убийствам и его непристойную смерть мистер Трейси воспринимает как личное оскорбление.
Энглби, замещающий Симмонса, проводил поверенного в библиотеку.
После зачитывания длинного подробного завещания мистер Трейси обвёл всех присутствующих внимательным взглядом и поинтересовался, всё ли им понятно.
– Да, вполне, благодарю вас, – с достоинством ответила Грейс, поправляя на малышке Полли чепчик.
После возвращения в Гриффин-холл она не выпускала дочь из рук.
Новость о том, что Матиас Крэббс завещал поместье и бо́льшую часть капитала малышке Полли, произвела на всех сильное впечатление. Управление капиталом до совершеннолетия дочери передавалось Грейс с возможностью использования двух четвертей годового дохода. Вивиан получала всю коллекцию драгоценных камней, хранившуюся в сейфе конторы мистера Трейси. Тётушке Розмари причиталась солидная рента, несколько памятных предметов обстановки из гарнитура её матери и право пожизненного проживания в Гриффин-холле. Себастьян Крэббс и близнецы не получали ничего.
– Что ж, думаю, пришло время собирать вещи, – Себастьян поднялся и, поклонившись, повернулся с намерением покинуть библиотеку.
– Я бы очень хотела, чтобы вы все остались, – Грейс тоже встала, бережно прижимая к себе малышку Полли, которая, сдвинув тёмные бровки, с изрядным удовольствием хищно грызла погремушку. – Гриффин-холл такой огромный, боюсь, нам с тётушкой Розмари будет тут одиноко вдвоём.
– И, в конце концов, не можем же мы жить в поместье совсем одни, без мужчины, – с викторианским кокетством в голосе заметила счастливая тётушка Розмари, уже соображавшая, как она всё переставит в гостиной и в какой цвет прикажет перекрасить большую спальню, окна которой выходят прямиком в сад.
Вивиан, не сказав никому ни слова, вышла из комнаты. Удивительно, но на её лице не было удовлетворения, только печаль. Близнецы выскользнули через вторую дверь, и Оливия окликнула брата.
– Ты расстроен? – мягко спросила она.
Филипп пожал плечами.
– Грейс вернулась к малышке Полли. И у тётушки Розмари, и у Себастьяна теперь есть дом. К чему расстраиваться? Всё закончилось как нельзя лучше.
– Как считаешь, они смогут все забыть? Их не будут терзать духи умерших здесь?
– Вот уж не думаю! Держу пари, что духи, если они и существуют, не вытерпят всех этих вышитых подушечек, кукол в пыльных кринолинах, засушенных роз под стеклянными колпаками и прочей чепухи, которой тётушка Розмари заполнит Гриффин-холл до самого чердака.
Филипп рассмеялся, и Оливия поняла, что он больше не сердится на неё.
– Мне нужно кое-что тебе показать, – загадочно сказала она, делая большие глаза.
На лице Филиппа появилось то же выражение, что и в детстве. Оливия ощутила азарт, всегда заставлявший её выдумывать и воплощать самые невероятные идеи, лишь бы увидеть изумление брата её находчивостью.
– Я буду ждать тебя в саду и готовиться прорицать скрытое. А ты пока принеси листья священного лавра и воскури благовония, – специальным «таинственным» голосом произнесла она и театральным жестом завернулась в накидку с головой, прищурив глаза, будто пифия, вглядывающаяся в будущее. – И картины не забудь, – прибавила она, спохватившись. Пора было проверить её догадки о местоположении алмазов.
Не выходя из образа, Оливия медленно, скользящими шагами, направилась к дверям, ведущим в сад. Отсюда, из розария, Гриффин-холл выглядел таким уютным и безопасным, что сложно было вообразить, сколько зла произошло в его стенах.
Когда Филипп принёс картины, Оливии уже надоело изображать пифию. От земли шёл осенний промозглый холод, и она с благодарностью приняла от брата пальто, застёгиваясь на все пуговицы.
– В общем, я знаю, где алмазы, – будничным тоном сообщила она ему. – Задачка простая, даже совестно, что я раньше не поняла, где тайник.
– Я, разумеется, поражён твоей проницательностью. После всего случившегося я всерьёз намерен тебе предложить открыть своё детективное агентство. Если ты ещё и алмазы найдёшь, то я начну звать тебя «Мисс Шерлок».
– Не уподобляйся инспектору. Он ненавидит женщин и не даёт себе труда это скрывать, – осадила брата Оливия. – Лучше скажи мне, какие ассоциации у тебя возникают с яйцом?
– Ну… Завтрак. Пасха. Птица. Шалтай-Болтай.
– Ни единого попадания, – покачала головой Оливия.
Филипп взял свою картину в руки и ещё раз внимательно её осмотрел.
– Ну и мерзкий у неё вид, – не удержался он.
– Просто он хотел тебя помучить, – пожала она плечами. – А яйцо на самом деле означает первооснову мироздания. Ab ovo – от начала времён, или с самого начала. Неужели латынь не была твоим любимым предметом? – ехидно поинтересовалась она. – Вспомни, дедушка говорил, что все тайники спрятаны на территории поместья.
– Старая голубятня! – догадался Филипп.
– Верно, – кивнула Оливия. – И к тому же на моей картине скелет держит в руках охапку водосбора, а он, как ты помнишь, символизирует Святой дух, изображающийся в виде голубя.
– Не может быть так просто! – помотал головой Филипп.
– Что мешает проверить?
Близнецы торопливо отправились по дорожке, ведущей к заброшенной голубятне. Их нетерпение было так велико, что они почти не разговаривали друг с другом.
Когда они вышли к башне, где была устроена голубятня, сумерки поглотили почти всю долину. Башня была высокой, не ниже пяти ярдов, и Филипп досадливо поморщился, шаря в карманах в поисках спичек.
