— Конечно. Господин велел мне приглядывать за вами. Только не воспринимайте меня как надзирателя… я просто ваш помощник на случай, если вам что-то понадобится. Магия господина Уэрта — сторож куда лучше меня. Но покидать замок вам и правда опасно, и поверьте: хозяин печётся о вашем благополучии в той же мере, что и о своих интересах.
Под взглядом его лучистых глаз, исполненных бесконечного дружелюбия — от мыслей, что ей так или иначе придётся его обмануть, Еве сделалось совестливо.
— Лиоретта, прошу вас, — неожиданно проникновенно заговорил дворецкий. — Я понимаю, что господин… что вам с ним нелегко. Но, увы, его судьба и воспитание наложили неизгладимый отпечаток на его личность. Вы пробыли у нас так мало, а я уже вижу в нём… изменения. Даже не помню, когда он в последний раз так охотно завязывал диалог. — Если наши препирательства можно назвать диалогом, скептически подумала Ева. — Потерпите немного. Уверен, очень скоро он разглядит в вас то, чем вы являетесь, не просто «своё создание». И тогда… — Эльен отвернулся, как-то потерянно глядя на одну из стрельчатых арок, дробивших длинный коридор. — Я надеюсь, что ещё увижу его таким, каким он может быть.
От этих слов Еве сделалось ещё более совестливо.
Ещё вчера она бы потратила этот день на то, чтобы спокойно покопаться в библиотеке. Поискать так необходимую ей информацию — о стране, в которую она угодила, ритуале, с помощью которого её подняли, и возможных способах вернуться к жизни. Тихо проверить все свои догадки, всласть поэкспериментировать: потому что сейчас она собиралась действовать наспех, наобум и с дичайшими рисками. Но кто знает, представится ли ей ещё такая возможность для побега, а после вчерашнего Ева не желала пробыть в этом замке ни единой лишней минуты.
Может, у венценосного сноба и правда было тяжёлое детство (как это водится у злодеев), и его ледяное сердце просто нужно было растопить любовью и лаской — но Ева работать эмоциональным кочегаром категорически отказывалась.
— Конечно, Эльен. Я потерплю, — соврала она, прежде чем устремиться прямиком в свою спальню: навстречу приличной одежде и сборам перед дорогой.
В шкафу обнаружились несколько вариантов облачения, включая платье с пышной фатиновой юбкой, но Ева выбрала самый практичный: длинные обтягивающие штаны, замшевые полусапожки, перепоясанная на талии рубашка — такая же, какую носил некромант, но с большим количеством рюш и кокетливыми кружевными вставками на плечах. Всё в тёмных тонах. И хотя Ева потеряла способность мёрзнуть вместе с потребностью дышать, она заприметила ещё бархатную курточку и тёплый шерстяной плащ, мягкими складками спускавшийся до самой земли. Пока не надела, но заприметила.
Потом провела ладонью по карбоновому футляру, грустившему у шкафа.
Дома, когда ей хотелось на кого-нибудь наорать или побить посуду, Ева всегда выбегала на улицу, чтобы побродить час-другой на свежем воздухе и остыть. Даже если дело было в районе полуночи. Домашние к этому уже привыкли — только требовали, чтобы на время брожений она прихватывала с собой мобильник, а район у них был тихий. Подобные состояния накатывали на неё очень редко, но всё же накатывали; и Еве было немножко стыдно от того, что в приступах гнева она ничего не могла с собой поделать, но эмоциональная артистическая натура есть эмоциональная артистическая натура. Однокурсники-пианисты, когда у них что-то не получалось, порой лупили по клавишам кулаком или избивали фортепиано ногами. Ева скорее отпилила бы себе палец, чем ударила Дерозе, и к занятиям подходила совсем по-другому, но в общем и целом подобное состояние было ей знакомо. Вот и сейчас — ей просто отчаянно хотелось выбраться из этого треклятого замка, и остудить клокотавшую в ней ярость мог только побег.
Последние приветы завершающегося подросткового периода, будь он неладен…
Нет, сбежать насовсем у неё не получится. При всём желании. Не сейчас. Слишком много «но», слишком много препятствующих обстоятельств, слишком сильна зависимость от некроманта. Теперь-то она понимала, как наивно было в прошлый раз брать с собой Дерозе и даже предполагать возможность успеха. Так что это выйдет скорее длительная прогулка, призванная прояснить обстановку и наглядно продемонстрировать кое-что мальчику, который в детстве всё-таки явно не наигрался в куклы.
Вытерев ладони о длинные полы рубашки — обыденным, давно вошедшим в привычку движением — Ева села на кровать.
Призвала смычок.
Надо сказать, после сна и ванны она действительно чувствовала себя намного лучше — насколько это возможно, будучи мёртвой и очень, очень злой. В голове прояснилось, информация утрамбовалась, мысли разложились по невидимым полочкам. И на свежую голову она уже не была настолько уверена в том, что у неё всё получится. Недосып рождает забавное состояние, открывающее сознание для идей, которые могут в равной степени оказаться бредовыми и гениальными. Или и то другое разом.
Одну из этих идей она и собиралась сейчас проверить.
Прикрыв глаза, Ева вскинула левую руку: туда, где привыкла ощущать гриф.
Использовать смычок как хлыст? Ха. Может, у некроманта фантазии хватило только на это, но Ева всё же была музыкантом, как-никак. И прекрасно понимала, что действительно должен делать смычок.
Пятью минутами позже она открыла дверь, и коридор огласило её робкое, просящее «Эльен!».
Ещё пятью минутами позже Ева — с замшевой сумкой через плечо, в плаще с капюшоном, под который она заправила волосы, довольно мурлыкавшая себе под нос — беспрепятственно спустилась по лестнице: чтобы притормозить, когда перед массивными дверьми во двор ноги вдруг отказались переступать через порог, а в голове эхом зазвенели слова вчерашнего приказа.
А ещё пятью минутами позже Ева уже подходила к воротам, которые так и не преодолела позавчера — и, на мотив битловских «Here comes the sun» напевая «Я Мэри Сью, ту-ду-ду-ду», с трудом подняла тяжёлый засов.
Надо же. Обе бредовые идеи всё же оказались не совсем бредовыми. Остаётся только надеяться, что Эльен не очнётся от наваждения в самый неподходящий момент… и что он действительно сделает всё, что ему велела Ева.
Двумя руками кое-как приоткрыв обитую медью дверь, она ещё чуточку поборолась с собственными ногами, порывавшимися бегом рвануть обратно в замок. Когда твердимая про себя мантра успешно отбила у них это желание, ступила на мост: тот широкой каменной лентой бежал между шепчущей рекой и холодным глубоким небом, по случаю её прогулки улыбавшемуся солнечной синью и барашками облаков. Мох, зеленивший низкий каменный парапет по обе стороны моста, переползал на ровную мелкую брусчатку, на том берегу обращавшуюся дорогой через неприветливый лес.
Туда Ева и направилась. Тщательно прикрыв за собой врезанную в ворота дверь, ехидно оглянувшись на оставшийся позади замок, вздымавший ввысь треугольные крыши многочисленных пристроек и башен.
Поднявшееся настроение не портили даже муки совести от мысли, что она поступила с милым призраком почти так же, как Герберт — с ней.
